Горячие и нервные - Сьюзен Андерсон

— Это значит, что ее нет там, где она должна быть! — Голос Тори был близок к истерике. — Ее нигде нет! Понимаешь?

— Окей, ш-ш… прости, это был глупый вопрос. Дыши поглубже, дорогая. И позволь мне спокойно все обдумать. Это ведь и моя дочь тоже. — На смену участливой интонации пришли холодные властные нотки. — Когда ты видела ее в последний раз?

Эта неожиданная перемена заставила ее заморгать, глотая слезы, а вместе с ними и тот ужас, который мешал ей сконцентрироваться.

— Примерно в начале десятого, — сказала она. — Ей надоело принимать участие в наших поисках, поэтому я отправила ее к Хелен.

— И Хелен обнаружила, что ее нигде нет? Когда именно?

— Я не знаю, может, двадцать минут назад. — Она покачала головой. — По крайней мере тогда она сообщила мне, а до этого искала Эсме сама.

— Они занимались чем-то необычным до того, как девочка исчезла?

— Нет. Хелен говорит, что они играли в куклы, а потом Эсме разговаривала по телефону с Ребеккой. Закончив разговор, сказала, что пойдет ко мне…

— И она отпустила ее? — недовольно произнес Джон, качая головой.

— Конечно, отпустила, она же в своем доме и пошла к своей матери.

Он сильнее сжал ее плечи.

— Перечисли все те места, где ты искала ее.

— Везде в доме, включая кухню и комнаты Мэри и Барбары. Мы даже цокольный этаж осмотрели, несмотря на то что Эсме по своей воле никогда бы не пошла туда. Я обшарила всю мастерскую и обошла все места за домом, где позволяла ей играть, с тех пор как журналисты атаковали ворота.

— А у ворот ее нет?

— Нет, я сто раз говорила ей, чтобы она не ходила туда… — Внезапно она замерла, не закончив фразу. — О Господи, как же это мне не пришло в голову? Конечно, это может быть очень привлекательно для нее. — Прервав разговор, она бросилась к дверям.

Он догнал ее, когда она была наверху лестницы. Но когда она спустилась в холл, он, опередив ее, уже вышел из дома и направился к воротам. Расстояние между ними увеличилось, когда он вдруг сошел с дороги и углубился в рощицу из старых дубов и сосен, окружавших небольшую лужайку.

Джону пришлось замедлить ход, чтобы не натыкаться на деревья. Он чередовал глубокие вдохи и выдохи, пытаясь утихомирить бешено стучащее сердце. Господи, он едва мог справиться с дыханием и, к своему ужасу, понял: им овладела паника ничуть не меньшая, чем Тори.

Нельзя позволять чувствам взять над тобой верх, он прекрасно знал непродуктивность подобного поведения. Поэтому он сказал себе, что это не шок, а просто маленькое отклонение от его обычно уравновешенного состояния.

Определить проблему и найти ее решение — вещи сугубо разные. И тут не существует никаких стандартов. Это касалось его ребенка, его маленькой дочери, которую он должен найти.

И тогда он заставил себя остановиться, восстановить дыхание и прислушаться.

И вскоре он услышал то, что должен был услышать раньше, если бы не поддался волнению… Приглушенный мужской голос, что-то тихо говоривший, скорее всего где-то около стены, окружавшей поместье. Крадучись, Джон двинулся в том направлении. Но не сделал и сотни шагов, как невнятное бормотание превратилось в отчетливые слова.

— Эй, малышка, — услышал он притворно ласковый шепот. — Посмотри-ка сюда. Тебя зовут Эсме, правильно? Ты такая славная девочка! Давай-ка посмотри в камеру.

Джон ощутил, как кровь закипает в жилах, и, сжав до скрипа зубы, пошел прямо на этот заискивающий голос. Деревья здесь росли гуще, и ему приходилось продираться сквозь заросли; но вот они расступились, образуя небольшую лужайку. И здесь, на залитом солнцем кусочке земли, примыкавшем к окружавшей поместье стене, он увидел мужчину среднего возраста, одетого в белую рубашку и черный комбинезон. Он нацелил объектив камеры на Эсме, которая стояла перед ним, боясь шевельнуться от страха. Пытаясь подольститься к девочке и выдавить из нее улыбку, репортер снимал кадр за кадром.

Первым желанием Джона было оторвать этому мерзавцу голову. Он уже готов был исполнить свое намерение, но остановил себя, подумав, что может испугать Эсме. Он вздохнул поглубже, потому что ему меньше всего хотелось, чтобы его дочь стала свидетельницей жестокости со стороны человека, которому она доверяла. До него донеслись голоса Виктории и Джареда, которые звали Эсме, но ни девочка, ни репортер не обращали на них внимания. Услышав, что они на подходе, Джон остановился в нерешительности, не зная, что лучше: вырвать дочь из рук врага, подобно Рембо, или все же не торопить события?

На самом деле выбора не было. «Руки врага» были не так уж опасны, а любое агрессивное действие с его стороны могло только напугать Эсме. Нагнувшись, он продолжал перебежки от дерева к дереву, пока не подобрался совсем близко к девочке.

— Эс, — позвал он тихо.

Она подняла голову и повернулась, ее большие темные глаза пытались разглядеть его в тени деревьев.

Все еще пригнувшись, он чуть-чуть высунулся из-за ствола, так, чтобы она могла увидеть его, и протянул руки ей навстречу:

— Иди к папе, детка.

— Волки! — процедила она сквозь зубы и бросилась к нему. Она упала в его объятия как раз в тот момент, когда Виктория и Джаред появились на поляне. Джон выпрямился, держа Эсме на руках, и она крепко обхватила его за шею. — Мама! — Эсме потянулась к матери.

Репортер чертыхнулся и стал бочком отходить сторону.

— О нет, придется задержаться, — покачал головой Джон. Он передал Эсме матери и дал знак Джареду увести их отсюда. Джаред мгновенно его понял, предоставив Джону возможность самолично разобраться с фотографом, пытавшимся улизнуть.

Он схватил его как раз в тот момент, когда папарацци собирался перелезть через стену. Ухватив за рубашку, Джон спустил его вниз. Камера ударилась о землю, когда тот приземлился, и, наклонившись, Джон взялся за длинный объектив. Без особых церемоний он стащил камеру через голову репортера.

Мужчина, стоя на четвереньках, стал отползать к стене. Джон, нацепив камеру себе на шею, одной рукой ухватил папарацци за рубашку на спине, другой — за ремень на брюках. Парень жалобно вскрикнул, но Джон, не обращая внимания, приподнял его над землей и ударил о стену.

Шум привлек внимание остальных репортеров, они сгрудились по другую сторону ворот, пытаясь разглядеть, что происходит. И тогда Джон поднатужился и перебросил незадачливого фотографа через ограду.

Папарацци рассыпались в стороны, когда их товарищ приземлился у их ног, и Джон обвел всех соответствующим взглядом.

— Следующий, кто посмеет перелезть через забор, будет наказан покруче, чем ваш приятель, — сказал он, снимая с себя камеру. Держа ее за ремешок, он размахнулся и что было силы ударил о стену. И улыбнулся с удовольствием, когда она разлетелась на мелкие кусочки.

— Сукин сын, — проворчал фотограф срывающимся голосом, который был на несколько октав выше, чем когда он уговаривал Эсме улыбнуться в камеру. — Вы посягнули на частную собственность. Я подам на вас в суд…