Последний царь - Эдвард Радзинский

Вот он и пришел к нам. Вечером за чаем брат рассказал о нем отцу. Я запомнил. Все, что в юности, – так помнишь… Этот человек, оказывается, работал в Уральской ЧК и чуть ли не руководил расстрелом царя. И с тех пор у него плохо с нервами. Весной он всегда попадал в нервную клинику. Весна наступала – и у него обострение… Брат назвал его «шпион».

Он остановился, видимо, чтобы я спросил.

Я спросил.

– Потому «шпион», что его сначала заслали в тот дом. Это еще до Екатеринбурга, это когда царь был в другом городе.

– В Тобольске…

– Может быть. Вы лучше знаете. Но там был большой дом. Вот он в этот дом плотником поступил работать и за царем следил… Так он брату рассказал. Царь с царицей беседы вели по-английски, никто не понимал, а понимать нужно было. Вот его туда и… А помогал ему в доме кто-то из охраны…

Он замолчал.

– Ну и дальше?

– Дальше не было. Брат испугался. Точнее, отец наш сказал: «Чтобы духа его в нашем доме не было…» Отец не очень жаловал новую власть…

– Скажите, а вы тогда все это записали?

– Да вы что? Кто ж такое записывает. Я всю жизнь рассказать об этом боялся… Он и про расстрел брату рассказал. Но брат даже нам не захотел пересказать. Только одно сказал: «Кровь хлестала потоками. Все в крови было».

Сколько раз, работая с документами, я постигал это мистическое их свойство, подтвержденное смешной пословицей: «на ловца и зверь бежит». Я называю это – «вызывать документы». И уже вскоре, в книге «Революционеры Прикамья», изучая сподвижников Голощекина, я наткнулся на удивительную биографию.

«Лукоянов Ф. Н. (р. 1894 г.) учился в пермской гимназии, в 1912 году – студент юридического факультета Московского университета. Отец, чиновник, старший контролер казенной палаты, умер, оставив на руках матери пятерых детей. С 1913 года член кружка студентов-большевиков в Московском университете. Брат Михаил, сестры Надежда и Вера – все большевики…

Вернувшись в Пермь, вошел в большевистскую группу при газете «Пермская жизнь»… После победы Советской власти начинает работать в ЧК. Он председатель сначала Пермской ГубЧК, а затем, с июня 1918 года – Уральской Областной ЧК».

Итак, в июле, когда расстреляли Романовых, Уральской ЧК в Екатеринбурге руководил наш Федор Лукоянов!

И далее написано в книге: «Тяжелое нервное заболевание, приобретенное еще в 1918 году во время работы в ЧК, все больше и больше давало себя знать. В 1932 году Федор Николаевич был направлен в Наркомснаб, в 1934-37 гг. он работал в редакции «Известий», затем в Наркомзаге. Умер в 1947 году, похоронен в Перми».

А вот его лицо на фотографии – худое, нервное и интеллигентное лицо.

Я начал искать. Вскоре я получил письмо от Авдеевой К. Н. (Свердловск). Она прислала выписку из «Автобиографии» Федора Лукоянова, хранившейся в недоступном для меня Музее КГБ в Свердловске. Биография написана им в 1942 году.

«Весь 1918 и начало 1919 года работал в органах ЧК, сначала Председателем Пермской ЧК, а затем Председателем Уральской Областной ЧК, где принимал участие в руководстве расстрелом семьи Романовых… В середине 1919 года заболел и по выздоровлении перешел на партийную работу… Но здоровье не поправлялось и в начале 1922 года ЦК ВКП(б) поместил меня в московский санаторий…»

«Шпион»?! Нет, мы не смеем этого утверждать до конца, слишком все это фантастично, беллетристикой пахнет, а не наукой. Но все-таки предположить мы можем…

Тем более что в «Автобиографии» очень интересный пропуск: председателем Пермской ЧК он будет назначен только 15 марта, что же он делал и где он был все начало 1918 года?

Партийная кличка Федора Лукоянова была «Маратов» (любили Великую французскую революцию образованные юноши из большевистских кружков – но суждено было пойти нашим Маратам куда дальше).

Итак, мы предполагаем: в конце февраля из Екатеринбурга был отправлен в Дом Свободы товарищ Маратов – «шпион».

Это уже было началом осуществления плана Екатеринбурга – захватить Царскую Семью.

Да, Царская Семья очень пригодилась бы и большевистскому Совнаркому. Она могла стать козырной картой в Игре с их могущественными родственниками (Англия и Германия). Кроме того, все те же романовские драгоценности, о которых столько наслышаны… и все это – находится в беззащитном Тобольске.

Уже 2 ноября победивший Петроградский военно-революционный комитет слушал вопрос о содержании Романовской Семьи. Комитет обращается с предложением к Совнаркому перевезти Романовых из Тобольска в Кронштадт, оплот революции – под контроль балтийских моряков.

Из письма В. А. Блохина (Москва):

«Зверский расстрел Царской Семьи кажется сейчас неправдоподобным, ужасным. Я очень старый человек и я застал то время… Зверство, озверение, остервенение, – они были всеобщими. Убийство Царской Семьи лишь дополняет эту картину. Не более. Я знал Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, милого штатского человека в очках, из хорошей семьи (его брат был царский генерал). Сам милейший Владимир Дмитриевич и был организатор ужасной 75‑й комнаты в Смольном. Эта комната и была предшественницей ЧК. Владимир Дмитриевич очень любил писать и рассказывать – «о страшном в революции», о делах революционных моряков. Я знавал многих из них, которые уже после революции, по прошествии уймы лет, упивались рассказами, как отправляли «в расход» белых офицеров. С этим озверением в душе целое поколение благополучно сошло в могилу. Или менее благополучно (если о них позаботился товарищ Сталин). Чтобы Западу нас понять и нам понять самих себя, надо помнить: убийство Царской Семьи не казалось тогда страшным, потому что, как это ни ужасно, было обычным. Вот вам случай с морячками, описанный все тем же моим знакомым Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем. Случай был самый заурядный и частый в те дни 1918 года. Морячки-анархисты с корабля «Республика» забирают на улице трех офицеров. Командует морячками Железняков-старший. Полупьяный, уставившись безумными глазами в пространство, он сидит на стуле, крестит пустоту и приговаривает время от времени: «Смерть… Сме-е-рть… Сме-е-рть».

И вот этот тип вместе с матросиками с «Республики» сажает в мотор задержанных офицеров и предлагает им: или достанете выкуп в несколько тысяч рублей, или – расстрел. И возят несчастных по перепуганным петроградским квартирам, и они умоляют знакомых дать деньги. Дают немного – боятся, что бравые морячки подумают, что здесь есть чем поживиться. За хлопотливым сбором дани революционные матросы соскучились. Заехали герои развлечься, попросту говоря, – в бордель. Чтоб не скучали задержанные офицеры, пока революционные матросы будут развлекаться с девицами, они одному рукояткой нагана разносят челюсть, но, правда, другим не успели: хозяйка притона не дала, чтобы не пачкали кровью ее ковер. Провели время матросики с девушками – и опять заскучали. Посадили они в мотор офицеров, отъехали в какую-то глушь, велели – выходить. Офицеры вышли. «Сымай шинели» – окружили офицеров и выхватили револьверы, при сем матерно ругались. Офицеры сняли. Одному из них велели отнести в автомобиль, он отнес. И уже в автомобиле услышал выстрелы. Потом вернулись матросики: «Ах, сукин сын! Как же это мы про тебя забыли?.. Ну черт с тобой. Ты еще пригодишься. Завтра мы с тобой поездим» (то есть по квартирам). И его утоптали под ноги между сиденьями и всю дорожку лежачего били каблуками – развлекались. Это я почти дословно цитирую по опубликованным воспоминаниям моего знакомого Владимира Дмитриевича… Когда вы будете ужасаться расстрелу Царской Семьи или расстрелу Михаила Романова – вспомните этот пустырь, где как собак пристрелили офицеров. Не забудьте Железнякова-старшего, крестившего воздух и приговаривавшего: «Смерть… Смерть… Смерть…» Кстати, Железняков – фамилия знаменитейшая в истории Октябрьской революции. Ибо «плохой» Железняков-старший с «плохими» матросами с корабля «Республика» был родным братом того «хорошего» Железнякова-младшего, который с «хорошими» матросами с того же корабля «Республика» разгонит Учредительное собрание – первый и последний свободный русский парламент. Только История может такое придумать! «Сме-е-рть… сме-е-рть… сме-е-рть…»