Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

Он одним из первых провозгласил ту идею, которая стала краеугольной для нынешней системы безопасности, – идею примирившихся Франции и Германии в объединенной Европе. Сегодня эта концепция вызывает много споров, и возникает вопрос, что же Черчилль понимал под объединенной Европой, как она должна быть устроена и какую роль он отводил в ней Британии.

Отражением размаха пророческого дара Черчилля является то, что и сегодня многие обращаются к нему, словно к духу-покровителю, пытаясь сделать арбитром разнообразных современных политических дилемм. В его объемистых высказываниях может быть найдено утверждение, которое узаконивает определенное мнение или обосновывает определенный образ действия, – тогда этим утверждением размахивают в полурелигиозном исступлении, как будто Черчилль, мудрый лидер военного времени, посмертно освятил проект.

Нет другого вопроса, по которому к его ушедшему духу взывают настолько систематически, как по неподатливому делу британских отношений с «Европой». Эта полемика терзает всех его преемников на посту премьер-министра. В некоторых случаях данная проблема приводила к убийствам в политическом смысле или к попыткам таковых.

Вращаясь вокруг возвышенных предметов национального суверенитета, демократии и британской независимости перед лицом большого континентального альянса, диспут о «Европе» представляется в совершенстве черчиллевским: именно такое дело, как думается, может быть улажено апелляцией к выдающемуся герою 1940 г.

Беда в том, что права на него заявляют и те и другие. Обе фракции – и еврофилы, и евроскептики – верят в него и провозглашают своим пророком. Иногда дебаты о его намерениях и истинном значении слов доходят до неистовства религиозной схизмы.

Например, в ноябре 2013 г. Мануэл Баррозу, на тот момент председатель Европейской комиссии, выступил с речью, в которой аккуратно процитировал слова Черчилля, сказанные в 1948 г. (а также до того и попутно) о необходимости создания объединенной Европы. Это спровоцировало град оскорблений со стороны мириад евроскептических обитателей интернета.

Некоторые из них атаковали Черчилля, в одном случае он был назван «толстым лживым подонком». Но большинство защищали Черчилля и песочили сеньора Баррозу. Наверное, можно подытожить их общий настрой, процитировав анонимного корреспондента-евроскептика, который на веб-сайте одной из газет известен под позывным stillpoliticallyincorrect.

Не будем говорить о достоинствах его (держу пари, что это он) замечаний, в глаза бросается ярость – душащий переизбыток желчи – от самой мысли о том, что этот португальский тип взывает к памяти Уинстона Черчилля, чтобы оправдать программу европейской интеграции.

В представлении большинства таких людей Черчилль подобен неуступчивому английскому бульдогу и является воплощением независимости. Как на него могут посягать сторонники еврофедерации?

Чтобы увидеть истоки этой вражды, нам нужно исследовать взгляды самого Черчилля и понять, что он подразумевал под европейской интеграцией, чего хотел от нее и какую роль отводил Британии. Давайте обратимся к знаменитым дебатам, прошедшим в начале июня 1950 г., когда палата общин пыталась прийти к соглашению по плану Шумана – неожиданной и смелой инициативе французского министра иностранных дел.

Франция предложила Соединенному Королевству присоединиться к переговорам с Германией, Италией и Бенилюксом по созданию наднационального объединения, которое должно управлять общими европейскими рынками угля и стали. Предусматривалось, что у него будет «Высший руководящий орган» – зародыш Европейской комиссии. Также предполагалась ассамблея национальных парламентариев и совет национальных министров – прелюдия к последовавшим Европейскому парламенту и Совету Европы. Подразумевалось и создание судебного органа – предтечи всемогущего Европейского суда в Люксембурге.

Итак, Британию, иначе говоря, попросили посодействовать при самом рождении Европейского союза. Глина еще сыра, и слепок пока не затвердел. В этот момент Британия могла принять приглашение от Франции, решительно вмешаться – и совместно взяться за штурвал.

Вместо этого лейбористское правительство охвачено подозрениями, граничащими с враждебностью. Британия по-прежнему крупнейший производитель угля и стали в Европе – так зачем этим отраслям подчиняться какой-то загадочной системе европейского контроля? «Даремским шахтерам это не понравится», – сказал один из лейбористских министров, так что правительство Эттли предложило французам удалиться.

Месье Шуману послали письмо, в котором его благодарили за интересные идеи, однако вежливо отказывались от участия в переговорах. На взгляд многих наблюдателей по обе стороны Ла-Манша, это критический поворотный момент в истории Британии и Европы. Именно тогда мы опоздали на европейский автобус, поезд, самолет, велосипед и так далее. Лишь спустя четверть века Британия наконец присоединилась к структурам Евросоюза – когда они уже сформировались неподходящим для Британии образом, их дух был чужд пуристским концепциям национального демократического суверенитета.

То, что Черчилль говорит в дебатах по плану Шумана – как лидер оппозиции – безусловно важно для понимания его внутренних убеждений. Первое, что бросается в глаза в его парламентских представлениях этого периода, – неуемная, кипучая энергия. Он по-прежнему охватывает весь мир своими масштабными, хорошо продуманными речами по геополитике. Он необычайно щедро делится воспоминаниями военного времени, не забывайте, что вскоре он получит Нобелевскую премию по литературе.

Ему почти семьдесят пять, но тем не менее он вмешивается во все, выступая в парламенте практически каждый день по самым разнообразным темам: тарифы на железнодорожные грузоперевозки, Бирма, Корея, рыбная промышленность, эффективность микрофонов, только что установленных в палате общин.

Крайне увлекательно читать дебаты по плану Шумана, опубликованные в «Хансарде». Видно, что возраст никоим образом не подавил присущую Черчиллю неугомонность. Канцлеру казначейства сэру Стаффорду Криппсу (аскетической личности, смехотворно разрекламированной в качестве соперника Черчилля во время войны) выпала доля защищать отрицательный ответ правительства Шуману. Черчилль бурно перебивает говорящего. «Сущий вздор! – кричит он. – Ерунда!»

В какой-то момент бедному Криппсу приходится попросить Черчилля набраться вежливости и помолчать или же выйти и продолжить разговор снаружи – подобно учителю химии, совершенно выведенному из себя самым озорным мальчиком в классе. Когда Черчилль поднимается для выступления в 5:24 пополудни, он уже выслушал споры, практически идентичные европейским дебатам сегодняшнего дня.