Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения - Станислав Геннадьевич Малкин

категория «клан», ограничивавшая свободу социально-экономического и политического маневра как горцев, так и ответственных за их умиротворение и «цивилизацию» чинов, была применена к населению Хайленда в качестве исходной для реформаторских проектов различного рода. Осуждаемая на риторическом уровне интеллектуальной колонизации края, с практической точки зрения феодально-клановая система отношений в «Горной Шотландии в 1750 г.» явилась необходимой составляющей формулы вычисления «идеального» подданного.

С одной стороны, такое ранжирование горцев можно легко оценить в духе постколониальных исследований. С другой стороны, критерии определения «идеального» подданного, связанные с уровнем «улучшений» и «цивилизованности», служили для официальных властей своеобразными маркерами: некоторые горцы уже готовы, а некоторые пока не способны принять участие в построении нового Хайленда[730].

Тем не менее в рамках политической арифметики Хайленда и универсализма Просвещения, на стыке интеллектуального наследия колониальных проектов XVII в. и логики социальных реформ XVIII в. членство в воображаемом сообществе «идеальных» подданных в Горной Стране было открыто для всех.

Таким образом, основная задача обозрения коллективных биографий горцев, созданного инспектором Брюсом, заключалась в выявлении особенностей каждого клана в соответствии с потребностями социальной инженерии в Хайленде. Вообще «Горная Шотландия в 1750 г.» демонстрирует, насколько могли сочетаться друг с другом современные методы познания и традиционное восприятие края.

Особое внимание уделялось динамике «цивилизации» Горной Страны, выявление которой должно было позволить прогнозировать и проектировать смену идентичности горцев и, соответственно, их места и роли в Соединенном Королевстве и Британской империи. Комментаторы, в том числе инспекторы и управляющие конфискованными имениями, отмечали, что сведения о языке, религии и политической ориентации горцев не всегда совпадали[731]. Эта информация должна была позволить в первую очередь выявить изменения в балансе «идеальных» и «с изъянами» подданных Короны в Хайленде (экономически эффективных и лояльных сторонников протестантизма и отсталых и мятежных приверженцев «папизма»).

На 1750 г. соотношение складывалось не в пользу Лондона, однако в более широкой перспективе тенденции носили для властей позитивный характер. С одной стороны, среди верных друзей правительства в Горной Шотландии инспектор насчитывал едва ли более 15 000 человек, в то время как численность «папистов» (потенциальных мятежников в интересах изгнанных Стюартов) в крае он измерял числом в 25 000 человек[732].

С другой стороны, само состояние всегда готовых к бунту горцев (недостаток цивилизованности и искаженное понимание своих прав и обязанностей) вело к тому, что численность «способных держать оружие» во враждебных Лондону кланах лишь падала. Например, «клан МакКензи, если бы соединился со своим вождем, мог бы подняться числом свыше 3000 человек, однако по причине крайней нужды и рабского состояния клансменов… не более 300 человек пригодны к тому, чтобы взять в руки оружие»[733]. В результате из упомянутых выше 25 000 «папистов» только 4600 человек были «способны держать оружие», а в мятеже якобитов 1745–1746 гг. их участвовало и того меньше — 3600 «взбунтовавшихся» горцев[734].

Таким образом, опись кланов, составленная Дэвидом Брюсом и представленная им лорду Хардвику в качестве статистического обозрения Горной Страны в 1750 г., позволяла обнаружить и измерить разницу между масштабами «улучшений» и размахом мятежа в крае в ее социокультурном значении. Выявленный в результате зазор представлял собой широкое поле для реализации различных реформаторских прожектов в области социально-экономического, нормативно-правового, административного и религиозного переустройства беспокойной гэльской окраины.

Между тем, хотя приведенные инспектором данные по кланам Хайленда впечатляют, эти цифры и комментарии к ним уходят корнями в более широкий контекст статистических репрезентаций Горной Шотландии, их бытования в правительственных кругах и связи с частными интересами собственников на границах Горного Края. Выявленные Брюсом 4600 «способных держать оружие» и потенциально враждебных Короне горцев почти равны 4900 клансменам, которых вожди еще могли поднять на мятеж, взывая к принципам клановой преданности и солидарности (по подсчетам лэрда Каллодена)[735]. А 25 000 «папистов» колеблются между 21650 горцами, которых до отмены наследственной юрисдикции и военных держаний феодально-клановые отношения обязывали взяться за оружие по приказу вождей или магнатов (позитивная динамика реформ в мемориале лэрда Каллодена), и 28750 «праздными нищебродами», готовыми взяться за палаш или мушкет и после законодательной реформы в Хайленде (негативная динамика перемен в комментариях Грэма из Гэртмора)[736].

Лэрды Каллоден и Гэртмор при этом являлись одними из наиболее информированных и заинтересованных агентов правительства[737]. Их мемориалы, посвященные решению «Хайлендской проблемы», обнаружены в том числе и среди бумаг лорда Хардвика[738]. Интеллектуальный авторитет «Горной Шотландии в 1750 г.», таким образом, опирался на два разных подхода к политической арифметике Хайленда.

Форбс, оставаясь в рамках сформировавшейся за полвека традиции комментирования мятежного состояния Горной Страны, выводил сведения о численности «способных держать оружие» горцев с помощью нехитрого подсчета, слагая показатели предполагаемых мобилизационных возможностей вождей и магнатов[739].

Грэм в этом вопросе выступил как настоящий преемник сэра Уильяма Петти в Хайленде, двигаясь от расчета общей численности горцев (230 000 человек) через анализ их социально-экономического положения (115000 из них обречены в настоящий момент на бедность и голод) и военно-политического потенциала (мобилизационные возможности края исчисляются в 57 500 человек) к выявлению содержания «Хайлендской проблемы» (28 750 «способных держать оружие» горцев, находящихся под властью своих вождей и предрассудков, лишенных стабильных и легальных источников заработка и в результате обходящихся обворовываемым собственникам, к которым относился и сам лэрд Гэртмор, в 37 000 ф. ст. в год)[740].

Дэвид Брюс в своем обозрении два года спустя после составления Николом Грэмом сочинения о «причинах беспорядочного состояния Горной Страны» в цифрах отразил свершившиеся и ожидаемые перемены на этой гэльской окраине, указав наряду с численностью готовых выйти в поле горцев демографический потенциал каждого клана и соотнеся эти сведения со статистическими данными о населении Шотландии вообще (о его численности, политических и религиозных пристрастиях).

Соответственно, во всех указанных случаях статистика выступала как способ подкрепить рекомендации по поводу социальной инженерии в Хайленде, которые содержали мемориалы Форбса, Грэма и Брюса. В результате достаточно разнообразное по мотивам участия движение якобитов в Горной Стране представлялось в виде некой унифицированной статистической конструкции и в конечном счете культурного явления (ярким тому подтверждением считались верность вождям и «папистским» священникам) и социально-экономического феномена (феодально-клановые отношения).

Однако, прочитанные по-другому, те же цифры обнаруживают серьезные региональные различия. Дело даже не в том, что кланы, разумеется, различались по численности, уровню благосостояния, религиозным и политическим взглядам, что нашло отражение в «досье», собранных и представленных инспектором в «Горной Шотландии в 1750 г.». Источники, на которые Дэвид Брюс мог опираться и которые так или иначе принимались в расчет правительством при знакомстве с его обозрением,