Стеклянный лес - Синтия Суонсон

У Пола было даже удостоверение личности, подтверждающее, кто он такой. С фотографии в паспорте смотрел Генри Гласс. Все ясно как день.

Однажды Шепард спросил у Руби: «Если бы ты могла поехать в любое место на земле, куда бы ты отправилась?»

И она ответила, что всегда мечтала побывать на греческих островах.

Ужасно жаль, что ей пришлось оставить Шепарда. Руби будет по нему скучать, а он будет скучать по ней. Но другого выхода не было.

– Я до сих пор считаю, что мы совершили ошибку, позволив ей просто так уехать, – сказал Пол, когда автобус тронулся с места.

– Все будет в порядке. Тетя Энджи не собирается ничего рассказывать. – Руби посмотрела в окно на проплывавшие мимо офисные здания, правительственные организации, закусочные и бензоколонки, расположенные вдоль Центрального железнодорожного вокзала. – Она просто хочет продолжать жить как жила и забыть обо всем, что здесь случилось.

– И все же, – упорствовал Пол, – я предпочел бы иметь гарантию, что она никогда больше не заговорит.

– Не заговорит. Но в любом случае это уже не будет иметь никакого значения. Нас никто не найдет.

– Будем надеяться. – Пол нахмурился и заметил: – А этот доктор… Откуда нам знать, что он не захочет открыть рот?

– Он ничего не знает, – солгала Руби. – Это просто мой знакомый. Человек, который рассказывал мне о растениях. И это натолкнуло меня на идею, что нужно делать. – Она погладила пальцами сапфировый кулон матери и обхватила себя руками, чувствуя, как ей уютно в свитере Шепарда. – Он никто, Пол. Поверь мне.

Пол что-то пробормотал себе под нос, а потом сменил тему разговора.

– Жаль, что у тебя нет своего чемодана с вещами. Самое необходимое мы можем купить в аэропорту, а остальное – на месте.

Руби кивнула, похлопав рукой по сумке, в которой лежала книга «Убить пересмешника», бабушкин медальон и фотография мамы и Шепарда, сделанная на лодке. Руби забрала ее из альбома, прежде чем передать его тете Энджи.

Она также взяла несколько фотографий из обувной коробки: снимки мамы и бабушки, когда те были молодыми, и собственную детскую фотографию.

В тот день, когда посвятил Руби в свой план, Пол предположил, что река будет самым надежным местом для сокрытия тела.

– Но если тебе не нравится эта идея, в той глубокой могиле в лесу еще достаточно места.

Его улыбка была бесчувственной, почти зловещей, и Руби знала, что в тот момент видит его истинное лицо.

Но он был прав – в убежище еще много места. И никто никогда о нем не узнает. А если и узнают, то к тому времени Пол и Руби будут уже далеко.

Руби пыталась его отговорить, хотя и знала, что сделать это будет непросто. Когда этим утром он пытался зазвать тетю Энджи в дом, Руби знала зачем. Слава богу, тетя не поддалась на уговоры.

И тем не менее все это помогло ей лучше понять Пола: понять, на что он способен.

Руби лишь надеялась, что он не узнает раньше времени, на что способна она.

– Ну и куда? – спросил Пол, когда они подошли к стойке компании «Пан-Американ». – Куда захочешь, туда и полетим, Руби.

Руби погрузилась в раздумья. Ей, конечно, очень хотелось в Грецию, но это можно отложить на потом. Посмотрев на список ближайших рейсов, она произнесла:

– Я слышала, в это время года очень красиво в Испании.

1962 год

Это было первое по-настоящему холодное осеннее утро, но, к счастью, безветренное. Я надела толстый теплый кардиган и джинсовый комбинезон и, оставив сына на попечение матери, сказала, что хочу взять лодку и покататься по озеру в одиночестве.

– Как хочешь, – пожала плечами мама. – Мы с Вилли справимся. Правда, приятель?

Мальчик кивнул и попросил у бабушки печенье.

Я поцеловала сына, заглянула в его потрясающие темные глаза и ласково сжала крошечные плечики. Даже если за ребенком приглядывал кто-то из взрослых, мне было трудно расстаться с ним.

Нет, я не сумасшедшая мать, и у меня не было причин быть такой. У моего ребенка целый отряд нянек, и даже в отсутствие отца он совершенно не обделен вниманием. Так что я не беспокоилась за его благополучие. Причина, по которой я так внимательно смотрела на него, крылась в моем желании понять, каким человеком вырастет этот малыш. К счастью, пока я не видела в его поведении сходства с отцом.

Еще совсем недавно я называла ребенка совсем иначе, но спустя некоторое время после возвращения из Нью-Йорка сказала членам семьи, что больше не хочу думать о своем сыне как о Поле-младшем.

– Ему нужно свое собственное имя. Так что давайте использовать его второе имя – Уильям.

Помахав рукой маме и Вилли, я спустилась по деревянным ступенькам к причалу, где стояла моторная лодка моих родителей, и обернулась на обшитый вагонкой дом с мансардными окнами под крышей, окинула взглядом ухоженную лужайку и опрятные горшки с золотистыми и лиловыми хризантемами на крыльце. Все это было таким настоящим и знакомым.

После возвращения из Нью-Йорка я ощутила огромный соблазн вернуться в родительский дом, но не смогла. Погостив несколько дней у родителей, мы с малышом вернулись в коттедж в Норт-Бее. Первую ночь в старомодной кровати с железной спинкой, принадлежавшей когда-то моим бабушке и дедушке и в течение года служившей мне супружеским ложем, я спала крепко и спокойно. Без снов.

На протяжении нескольких дней я только и делала, что играла с малышом и убиралась: до блеска начистила все, что и без того сверкало, убрала в старую коробку скудный гардероб Пола и упаковала все его рисовальные принадлежности и картины, сложила их в углу на чердаке и никогда больше туда не заглядывала.

Однажды ночью, когда малыш сладко спал в своей колыбельке, я достала стопку писем Генри к Полу и, закутавшись в шаль, принадлежавшую матери Сильи, принялась читать. Я не обнаружила в них ничего нового, но они заставили меня горько сожалеть о том, что не прочитала их раньше. Если бы я это сделала, возможно, Силья была бы жива.

На следующее утро я упаковала все письма в деревянную коробку, обмотала ее прочным шпагатом и завязала на двойной узел.

Что делать дальше, я не знала. Но прежде чем принять какое-то решение, я должна была понять, что меня ждет в обозримом будущем. Ответа не было. Оставалось лишь ждать, пока пройдет время.

Семья с волнением и тревогой следила за моей жизнью. Я рассказала родным лишь малую часть того, что произошло в Нью-Йорке, иначе они сразу же потащили бы меня в полицейский участок писать заявление.

– Это не имеет никакого значения, – сказала я. – Если Пола нужно возвращать ко мне силой, то я вообще не желаю, чтобы он возвращался.

Спустя несколько дней после возвращения домой мне позвонили из Нью-Йорка. Офицер Хилл хотел узнать, не могу ли я сообщить каких-нибудь новых деталей.