Есть ли жизнь после Путина - Георгий Бовт

То, что еще недавно показалось бы фантасмагорическим нагнетанием абсурда, сегодня банально диктуется логикой эскалации противостояния.

То есть мы в это скатились. В «пятиминутки» ненависти и прочее.

Причем, как ни парадоксально покажется той же вышеупомянутой «прогрессивной общественности», по-человечески логику «скатывания» можно понять. Поскольку это происходит в условиях, когда тебя методично загоняют в угол, используя двойные стандарты, причем по вопросам, по которым ты не то что чувствуешь себя правым, но, по крайней мере, там не все так однозначно, как тебе приписывают загоняющие.

А чем еще отвечать, скажем, на заведомо абсурдные слова и действия тех же «незаконно вышедших из СССР» прибалтов, когда они чуть ли не готовят всеобщую мобилизацию в преддверии «российского вторжения»? И таких на грани бреда заявлений оттуда ведь – и применительно к истории, и применительно к современности – поступает изрядно. И никто не крутит в ответ нагнетающим абсурд тамошним деятелям пальцем у виска, а все это становится темой обсуждений, скажем, на сессии НАТО. Все всерьез.

Ну раз «всерьез», тогда извольте получить эмбарго на шпроты и добро пожаловать в эпоху тотального троллинга как формы современной дипломатии. И не надо удивляться в этом случае залихватским «дворовым» формулировкам, с недавних пор вошедшим в моду у департамента информации и печати нашего МИДа.

Дипломатия в формате коммунальной свары стала нормой.

Параллельно – почему-то неожиданно для многих у нас – открылся «второй фронт» в виде иска на 50 млрд от акционеров ЮКОСа. Постоянная угроза ареста российских активов может превратиться в более действенный способ экономической изоляции страны, чем объявленные санкции. Дополнительным сильнейшим раздражающим фактором станет то, что дело дошло до американского суда. Особенно нам эмоционально ненавистного.

Наши ответные возможные меры – арест иностранной собственности и т. д., – хотя и представляются «логичными», пусть и запальчивыми, в контексте отношений противостояния, вряд ли остановят покатившуюся под откос инертную судебную машину. Со слабой надеждой на то, что дело ЮКОСа можно как-то «разрулить» политическими средствами в одном пакете с урегулированием на Украине, можно расстаться. Многие процессы, порожденные атмосферой противостояния России и Запада в последние месяцы, видимо, уже обрели самостоятельную динамику и необратимы.

Николай Платонович Патрушев, скорее всего, прав. Ставка на «снос режима» уже сделана.

Причем не силами жалких НКО, с которыми продолжают бороться с неистовой силой. А по той же модели, по которой развалился Советский Союз. Под грузом собственных проблем, заставивших дрогнуть и начать дергаться советскую правящую номенклатуру. Вот такими проблемами, отягощающими наши внутренние болезни, нас и будут продолжать «нагружать». Ответ на них, со всей очевидностью, лежит в сфере перестройки экономики, а также институтов, от которых зависит эффективность ее работы (прежде всего судебно-правовой системы).

Но поскольку у руля стоят люди, которым ближе вопросы безопасности, то ответ будут искать – «под фонарем» – именно в сфере безопасности, политики и пропаганды. Если кому-то какие-то действия покажутся лишенными здравомыслия, не обессудьте. Вы просто еще не поняли: время нынче такое.

2015 г.

Указ президента, засекретивший потери Минобороны в мирное время в ходе спецопераций, вызвал рефлексию в Интернете. Но подавляющая часть общества осталась равнодушной. Как и ранее к посмертному докладу Бориса Немцова, где собраны по открытым источникам сведения о потерях российских военных (доклад настаивает, что действующих) на Украине. В этом смысле путинский указ адекватен нынешнему состоянию российского общества и сложившимся его отношениям с государством и силовыми структурами в частности.

Критики указа приводят в пример, правда, расследование псковского депутата Шлосберга, публикации «Новой газеты», тот же «доклад Немцова» – как проявление «запроса общества» раскрыть соответствующую информацию. Однако даже обжаловать в суде законность указа решился пока лишь представитель НКО, которая внесена в список «иностранных агентов» (что свидетельствует, кстати, о том, что желающих финансировать такие организации в самой России маловато будет).

Однако (безотносительно к оценке самой такой деятельности как праведной или подрывной) разве эти случаи свидетельствуют о том, что в обществе есть массовый запрос на такую гласность, с которым власти должны считаться? Мне кажется, нет.

Правозащитная деятельность на этом направлении в таких условиях отдает совершеннейшим идеализмом. С обывательской точки зрения. А то и «заказом Госдепа». Потому что ну вот зачем им, искренне недоумевает обыватель (и вслед за ним Кремль), надо знать «цифры потерь Российской армии на Украине»? Чтобы что? Опубликовать? Ну опубликовали. И?

Откровения того же Шлосберга разве имели какой-то резонанс хотя бы в Пскове, где расквартированы затронутые им десантники? Кроме того что его там избили.

Или, может, какая-то убитая горем солдатская мать объявила голодовку или пошла по пути буддийских монахов, протестовавших против войны во Вьетнаме самосожжением? Опять нет. При том что при желании информацию о происходящем на Украине, подвергнув критической фильтрации, сегодня найти куда легче, чем в свое время о происходившем после 1979 года в Афганистане. К тому же на бытовом уровне общество относилось к действиям СССР в Афганистане куда менее благожелательно, нежели к нынешним действиям России на Украине.

В иных странах даже и одобрение военной операции за рубежом не помешает обществу требовать обнародования потерь, но у нас даже и неприятие таких действий на бытовом уровне совсем не обязательно ведет к формированию массового запроса на подотчетность силовиков.

Таков сегодня уровень политической культуры.

Президентский указ, ставший поправкой к указу Ельцина 1995 года, засекретившему потери в ходе военных действий, мог появиться и в прошлом году. Изданный уже после выступлений «Новой», Немцова и др. (и с учетом нулевой реакции общества), он работает не столько на репрессии, сколько в духе спецслужб, у которых есть такой инструмент, как «предостережение о противоправной деятельности».

А определение «в ходе специальных операций» дает даже некие иллюзии возможности оспорить в суде привлечение за разглашение гостайны. Для тех, кто любит ходить в наш суд. Был ли, мол, приказ о специальной операции, к примеру? При том что юридического определения «спецоперации» в законе нет. Хотя соответствующие секретные части в рамках Минобороны созданы и у них есть профессиональный праздник – 27 февраля. А современная российская военная мысль под спецоперациями подразумевает практически все, что угодно – диверсионные, диверсионно-разведывательные, противодиверсионные, вспомогательные, информационно-психологические, правоохранительные операции, а также операции «по организации и ведению вооруженной борьбы специальным методом», как сказано в одной из таких работ (то есть «гибридная война»).