Шут и император - Алан Гордон

Рико стал любимчиком императора, и я с радостью уступил ему теплое местечко. Мне больше нравилось бродить по площадям и тавернам, заглядывать в темные переулки и заводить друзей в самых невероятных местах, пополняя копилку моих знаний. Сегодня, скажем, я мог посплетничать с Никитой Хониатом о делах сената, а назавтра отправиться под покровом ночи на ужин к отцу Эсайасу и заодно обменяться с ним полезными слухами и размышлениями.

Император предоставил в распоряжение Рико миниатюрный дворец, построенный когда-то для Нико и Пико. Мы дружно взялись помочь ему привести дом в порядок. Аглая тяжело вздохнула и, захватив пару покрывал, исчезла вместе с Рико в подполье. Они вытащили останки наших маленьких собратьев, и мы тайно похоронили их той же ночью. А вскоре проделали то же самое с Цинцифицесом.

Новый трубадур по имени Альфонсо, прибывший из Болоньи, начал курсировать между Фессалоникой и Константинополем. Виоле наконец удалось послать с ним весточку домой и сообщить ее детям, что она живет насыщенной жизнью.

— Но не безопасной, — заметила она, глянув на меня.

— Я никогда не обещал тебе безопасности, — возразил я.

— Верно, не обещал, — согласилась она.

А еще через несколько месяцев Альфонсо привез письма от Марка и Селии, и Виола с тех пор читала их каждую свободную минуту.

Впрочем, таких минут у нас было немного. Наша жизнь представляла собой круговорот представлений и тайных расследований, ловких маневров, а порой и спешных отступлений. По случаю новогодних празднеств мы временно объединились в своеобразный шутовской квинтет, включавший Рико, Плосса, Альфонсо, Аглаю и меня самого. Мы встали в углах огромного серебряного пятиугольника перед Кафизмой, где расположились все знатные особы Константинополя, сенаторы, представители разных фракций и родов войск.

Публика с восторгом смотрела, как затейливо пять шутов жонглировали дубинками. Но ни один зритель на ипподроме не слышал, какими памятными словами мы начали наш номер.

— За Игнатия, — подбросив первую дубинку, сказал Альфонсо.

— За Деметрия и Тиберия, — сказал Плосс, присоединяясь к нему.

— За Нико и Пико, — высоко подбросив дубинки, проворчал Рико.

— За Талию, — сказала Аглая, поскольку мы с ней согласились не сообщать гильдии, что она осталась жива.

— За Цинцифицеса, — добавил я, возвращая все-таки этого своенравного проповедника в родную паству.

— За гильдию! — хором воскликнули мы, и дубинки полетели через центр, образовав в конечном счете пятиконечную звезду.

Так мы помянули всех, кто покинул наш мир.

Не раз я пытался выяснить, куда же отправилась Талия, но ее больше никто не видел в Константинополе

Шло время, зимы сменялись веснами, а мы все продолжали жить там. Однажды вскоре после летнего солнцестояния ко мне заглянул Альфонсо и с каким-то нарочито небрежным видом вручил небольшой свиток. Я с удовольствием прочел его и, подняв глаза, увидел широкую ухмылку трубадура.

— Передай остальным, — велел я. — Отпразднуем вечером у нас.

Сегодня днем мы с женой договорились встретиться в городе. Решили воспользоваться тем редким случаем, когда у нас обоих образовалось свободное время, и просто прогуляться по Константинополю, полюбовавшись его роскошными видами. Свидание мы назначили на вершине колонны Аркадия, чтобы осуществить желание, высказанное Виолой еще во второй день по прибытии. Сделав кое-какие покупки, я закинул сумку за плечо и бодро направился вверх по Месе к Ксеролофону. Памятная колонна, установленная на мощном пьедестале, была сложена из больших каменных блоков, внутри нее проходила винтовая лесенка, поднимаясь по которой можно было любоваться замечательными видами, открывавшимися из окон.

Именно на вершине этой огромной башни я и нашел мою возлюбленную жену. Она смотрела на морские просторы и на залитую закатным солнцем Эгнациеву дорогу, уже более тысячи лет соединявшую эти земли с Грецией и Римом.

— Какая красота, правда? — сказала она.

— Да, несравненная, — признал я, и она усмехнулась, заметив, что я наслаждаюсь ее красотой, а вовсе не солнечным закатом.

— Посмотри, как много там собралось рыболовных судов, — сказала она. — Завтра можно будет попировать, закупив рыбных деликатесов.

— Попировать мы сможем уже сегодня. У меня отличные новости.

— Неужели?

Я вытащил свиток и прочитал кое-какие выдержки из него.

— Пишет отец Геральд: «В свете того, что твоя ученица успешно прошла множество испытаний под твоим руководством, и учитывая ее былые замечательные достижения и явные достоинства, мы решили принять ее в полноправные члены гильдии шутов. Отныне ей присваивается звание шута, и впредь она будет именоваться в гильдии…»

— Позволь, я попробую угадать, — перебила меня Виола. — Клавдием, верно?

— Почти, — сказал я. — Клавдией. Решено оставить тебя клоунессой. Поздравляю, любовь моя.

— Спасибо, учитель. Должна ли я по-прежнему называть тебя учителем?

— Никогда больше не называй меня так. Я принес тебе кое-что.

Я вручил ей объемистый предмет, лежавший в мешке из мягкой материи. Она развязала его и достала лютню.

— Какая прелесть, — воскликнула она и поцеловала меня.

Мгновенно настроив ее, она начала перебирать струны.

Порывшись в сумке, я извлек еще один инструмент — большую треугольную деревянную раму со струнами различной длины. Вооружившись парой молоточков, я начал ударять ими по струнам, извлекая мелодичные звуки.

— Что это такое? — спросила Виола.

— Местный музыкальный инструмент, — сказал я. — Вроде бы здесь его называют цимбалами. Я собираюсь освоить его. В конце концов, в чужой стране жить — чужой обычай любить.

Мы принялись импровизировать дуэтом.

— А я уже говорила тебе, что жду ребенка? — спросила она меня, не прерывая игру.

— Нет, ты даже не упоминала об этом, — заметил я, невозмутимо продолжая аккомпанировать ей.

Наконец я отложил молоточки и притянул Виолу к себе.

— Ты расстроился? — спросила она.

— Не расстроился, а растрогался, это же чудесная новость.

— Кстати, мне очень понравился этот город. Как ты думаешь, мы сможем здесь остаться?

— Я полагаю, это решать гильдии, — сказал я. — Но мы всегда будем вместе, куда бы нас ни закинула судьба. Это я тебе обещаю.

— Прекрасно, — вздохнув, сказала она.

Я обнимал ее, глядя на солнечный закат и морскую гладь, заполненную множеством возвращающихся рыболовных судов. Их было очень много.

— Слишком много.

— Что-то не так? — спросила она, когда я высунулся в окно, чтобы получше разглядеть их.