Рыба, кровь, кости - Лесли Форбс

Пока мы говорили, лицо Ника снова приняло обеспокоенное выражение.

— Почему ты придаешь так много значения этому делу, Клер?

— Ну, наверно, потому, что Джек — мой родственник. И мне не нравится, что люди выдумают о нем всякое.

— Люди вечно сплетничают.

— Да, но…

В конце концов я снова утомила Ника своими просьбами, и он согласился на следующий день провести со мной пару часов в поисках семьи фармацевта.

— Только одно, Клер.

— Что?

— Ты должна обещать, что предоставишь мне вести все разговоры, когда доберемся туда. Тамошним жителям может не понравиться твой американский акцент. Особенно после всех этих гуркхских беспорядков. В этой части света коммунизм очень силен, а Дядя Сэм не славится доброжелательным отношением к красным. И лучше оставить в гостинице твой фотоаппарат и записную книжку. Никто не соизволит добровольно стать частью твоей реестровой книги. И электричество там может, есть, а может, и нет, а значит, вентиляторов тоже нет, так что надень-ка эту хлопковую пижаму, шальвар-камиз, которую мы купили тебе на рынке в Патне; заодно будешь выглядеть не так заметно. И возьми с собой воды — вряд ли тебе захочется пить то, что нам могут предложить.

Я смотрела в окно такси, и у меня создавалось впечатление, что мы приближаемся к холмистой части Калькутты, что противоречило всем картам города; когда же я наконец разобрала, что это горы мусора, их смрад уже начал просачиваться в машину, несмотря на работающий кондиционер. Я зажала нос и старалась дышать только через рот, и поначалу это довольно эффективно фильтровало ароматы, пока я не начала беспокоиться, что моя неспособность совладать с вонью отбросов и человеческого дерьма свидетельствует о досадной слабохарактерности. Я пыхтела, делая отрывистые неглубокие вдохи через нос, пытаясь забыть о запахе, и тут Ник потрепал мою руку своей здоровой рукой.

— Все это не так плохо, как пахнет, Клер.

Он объяснил, что сюда, в заболоченную часть города, где в 1885 году городские власти приобрели квадратную милю земли для сброса твердых отходов города, теперь сливались и жидкие нечистоты, а также выходили токсичные стоки. Местные жители изобрели оригинальный способ получения прибыли с этих мусорных куч: тысячи собирателей хлама, в основном дети, копались в них и продавали неорганическое сырье, а органические отбросы — все, что не успевали съесть свиньи, рогатый скот и собаки, — постепенно, под действием времени и погоды, превращались в гумус. Когда отложения компоста становились слишком большими, их укатывали городскими бульдозерами, а потом местные фермеры сажали там свои овощи, и урожай продавался на городских рынках.

— Они превращают отбросы в сад? — спросила я, не веря своим ушам.

— Более того. Эта местность также снабжает Калькутту свежей рыбой, которую разводят в запруженных водоемах со сточными водами — бхери, — видишь, вон там. Нечистоты — весьма питательная пища для рыб. И как оказалось, рыба также очень эффективно борется с водными бактериями. Настоящая проблема не в мусоре, а в его нехватке. Жилищное строительство в городе переживает не лучшие времена, и это разрушает всю систему бхери, так что рыба поставляется на рынки очень нерегулярно.

— Рыба? С этих… мусорных полей?

— Ну конечно! — Ник веселился от души. — Но не пугайся. Так называемый Город Будущего в «Диснейленде» во Флориде перерабатывает свои жидкие отходы в подобных озерах. — В его глазах плясали смеющиеся чертики; он упивался каждым поворотом и скачком моих мыслей. — А как можно сомневаться в великом боге Диснее?

Ужаснуться или изумиться?

— Та рыба, которую мы ели на днях…

— Разумеется, отсюда! Если тебе от этого станет легче, я сам вырос на рыбе из этих болот.

Такси высадило нас у края дамбы, проходившей между двух неглубоких озер.

— Вернемся примерно через час, — сказал Ник водителю.

В отличие от обычных индийских таксистов, этот настоял на том, чтобы мы сразу заплатили за первую часть пути; от такого свидетельства неверия в наше благополучное возвращение даже Нику стало не по себе.

Мы зашагали в сторону городка из домиков с покрытыми дерном крышами, расположенного на дальнем берегу озера; это было похоже на путешествие во сне, когда, сколько бы ты ни шел, цель не становится ближе. Мне постоянно приходилось напоминать себе, что самые опасные запахи — это те, которых вовсе не чуешь. Когда мы дошли до поселка, Ник спросил дорогу у двоих мужчин, и они молча указали нам на растянувшийся поодаль беспорядочный лабиринт соломенных хижин, стены которых были покрыты всем, чем только можно, от расплющенных консервных банок до плетеных травяных циновок. Тростниковых циновок, поправил меня Ник: дарма.

— Я думала, это означает судьбу.

— Пишется по-другому. И это не судьба: это установленный общественный порядок, то, как все должно быть, дхарма…

Судьба — этот неопределенный, произносимый с придыханием звук после «д».

Что-то знакомое в бдительной нищете деревни разворошило воспоминания о стоянках для трейлеров, на которых останавливалась моя семья. Как и на тех прибежищах, где трейлеры стояли вплотную друг к дружке, дверьми здесь чаще всего служили занавески из клочков ткани или крытые тростником рамы из бамбука, привязанные к хижине ненадежным куском бечевки; часто лачуги охранялись собаками, чей зад помнил слишком много пинков, собаками, скалившими зубы при нашем приближении. Здесь были люди; мы заметили, как они закрывали двери или исчезали за углом в тесных закоулках, которые Ник назвал «гули»,[46]— слово из сухой страны каньонов, которую моя семья пересекала по краю долины Монументов, слово, указывающее, что это не рукотворное сооружение, а геологическое обнажение пород, выброшенных наружу каким-то речным смещением пластов в далеком прошлом. Хрупкое и постоянно меняющееся, но все же долговременное.

Ник сказал, что «гули» — англо-индийское слово, обозначающее узкий безымянный переулок. Скорее сточная канава, чем проход.

— Мне оно напоминает глотку, что-то такое, что захлопывается, когда ты глотаешь, — добавил он. — Или гули-гули — как голубей подзывают.

Его рассеянный ответ не сочетался с настороженным видом. Он держался уже по-иному, расправив плечи. Будь он собакой, он бы ощетинился.

Между хижинами было слишком тесно, чтобы идти рядом. Двигаться быстро мы также не могли, так как нам постоянно приходилось обходить струйку открытого водостока, извивавшегося посередине между узкими тропками, словно пересохший ручей, который врезал эти разрушенные гули в окружающий пейзаж. Почти дыша в затылок Нику, я никак не могла избавиться от неприятного покалывания в спине. Подобное чувство беззащитности терзало меня, когда я ходила по улицам возле Эдема после убийства Салли. Чувство, что за тобой наблюдают, идут по пятам.