Ниже ада - Дмитрий Политов

Черт! Столько проблем глобального масштаба! От них уже опухла моя бедная голова. Никому не пожелаю решать вопросы жизни и смерти тысяч людей, тем более в состоянии острого цейтнота.

Ладно, будь что будет! Приду на АЭС, заминирую там все, а потом начну шантажировать обе противоборствующие стороны. Эх, Леха! Не много ли ты на себя берешь? Схарчат тебя эти ветераны подковерной борьбы и косточками не хрустнут! Но вот уж хрен вам! Еще покувыркаемся! Жаль, что погиб Подрывник, вдвоем бы мы им показали кузькину мать, а также бабушку и прочих родственников!

При воспоминании о друге меня остро кольнуло в сердце. Перед глазами снова появилась давешняя радужная пленка. Я провел рукой по лицу. Мокро! Что это, слезы? Я плачу? Все, Леха, отставить уныние! Надо делать дело, хотя бы в память об Андрюхе! И, черт с ними, со всеми — рвануть эту атомку! Даже ценой своей жизни, но остановить то, что готово выплеснуться из перегретого котла анклава на давно забывший магические войны мир. И ведь первым делом достанется моему городу, моей стране. Я вспомнил глаза Плужникова — в них горел фанатичный огонь. А Тропинин? Жуткий упырь! Такие не остановятся ни перед чем!

Где-то через час жилая зона закончилась, и теперь мы перли по пустырю, ориентируясь на зарево огней впереди. Зрелище было завораживающим — сказывалась почти полная, чернильная темнота здешней ночи. В такой темноте зажженную спичку видно за километр, а тут горело что-то глобальное.

Еще через полчаса мы вышли на узкую ленту дороги. Скорость движения возросла еще больше — теперь ноги не вязли в густой, тяжелой пыли. Вскоре цель нашего похода стала видна, хотя и не отчетливо. Я сумел разглядеть группу строений, вроде бы обнесенных забором. Увидеть детали мешал яркий, невыносимо режущий глаза свет. Я понял, что вся территория станции и периметр забора освещаются огромным количеством мощных прожекторов.

Когда до станции оставалось пройти метров пятьсот, я обратил внимание, что сразу за пределами освещенного круга лежат какие-то кучки, а дорогу перегораживает несколько грузовиков. Приблизившись на сто метров, я понял, что кучки — это стоявшие (теперь лежавшие!) в оцеплении люди. А за грузовиками, судя по количеству тел, находился штаб и подвижный резерв. И здесь поработали призраки или… Неужели был бой?

Мы с Тарасовым сорвались на бег, за несколько секунд преодолев разделявшее нас и границу освещенной зоны расстояние. Нет, боя не было — тела лежали в характерных «расплывшихся» позах. Следов от ран не видно, гильзы под ногами не катаются.

Тарасов, попросив меня не высовываться, осторожно вошел в круг света. Из-за прожекторов его неразборчиво окликнули, он ответил. Минутой позже я смекнул, что беседа принимает позиционно-затяжной характер, и отошел в сторонку, осматривая «поле скорби». Народу здесь полегло немало — человек сорок. Среди бесчувственных гэбистов я заметил старого знакомого — давешнего майора-дежурного, принимавшего нас с Подрывником вчера в Управлении. Вспомнив Андрюху, я мысленно застонал — сердце снова пробила раскаленная игла. Ну, ничего, скоро я догоню тебя, дружище! Испытав резкий приступ злости, я подошел к майору и несколько раз пнул ногой бездыханное тело, что-то при этом злорадно бормоча под нос. Чего я хотел добиться? Поймав себя на неадекватном поведении (блин, да откуда ему взяться-то — адекватному поведению в таком месте?!!) и взяв себя в руки, я, стыдливо оглянувшись на Тарасова, быстро подобрал лежавший возле майора АК-47 и стянул подсумок с магазинами.

Оглядев свое приобретение и пощелкав затвором, предварительно отсоединив магазин и убедившись, что в стволе нет патрона, я остался вполне доволен. Несмотря на то, что автомат, вероятно, был из первой партии с фрезерованной ствольной коробкой и затертый местами до белизны, он оставался творением великого Калашникова и работал безупречно.

Едва я успел воткнуть рожок на место, передернуть затвор и забросить машинку за спину, меня окликнул Тарасов — переговоры закончились успешно. Охрана признала в капитане своего и разрешила пройти без пароля, учитывая форс-мажорные обстоятельства. Оказалось, что большую часть времени Тарасов уговаривал часовых пройти на территорию «Особого объекта» вместе с посторонним. Уговорил… черт красноречивый!

Тем не менее открытое пространство мы пересекали очень медленно, стараясь, чтобы руки были на виду. Я буквально кожей чувствовал на себе десятки глаз, смотрящих на меня поверх прицелов. Невольно ссутулившись, я даже начал спотыкаться — так гвоздило меня повышенное внимание охраны. Обостренное восприятие подсказывало — у пулеметчиков просто чешутся пальцы на спусковых крючках. Видимо, им всю жизнь вдалбливали — никогда, ни при каких обстоятельствах посторонний не должен пересечь границу объекта.

Но, вспомнив, зачем я туда иду, я постарался распрямиться и идти ровнее. Преодолев инстинктивное желание организма сжаться в комочек, я расправил плечи и стал четко печатать шаги. И тут отпустило — желание убить сменилось удивлением. Прицеливающиеся взгляды исчезали один за другим. Я наконец-то смог поднять голову. Мы с капитаном почти уперлись в стену. Дошли!

Внешний периметр станции представлял собой мощный оборонительный рубеж. Высоченная, под пять метров стена была сложена из огромных бетонных блоков. Поверху еще и колючки намотано. Через каждые двадцать-тридцать метров стоят прожекторы, а рядом с ними угадываются пулеметные гнезда. Да, прав был Тарасов — без тяжелой артиллерии эту крепость не взять. Да и при наличии гаубиц повозиться придется. Это от кого же они здесь обороняться думали: от разгневанного народа или от подельников? В смысле, соратников…

Так, а где здесь вход? Видимо, там же, где выход. Ага, вот слева темнеет широкий провал. Тарасов, кивнув мне, зашагал в ту сторону. Это мы, ослепленные прожекторами, малость промахнулись.

Ворота впечатляли! Какой-нибудь Вобан[2]смело поставил бы за сию фортификацию оценку «пять». Широкий проход, уходя в глубину метров на пятьдесят, заканчивался массивными воротами. И все эти пятьдесят метров атакующим придется продираться через стоящие в шахматном порядке заграждения из противотанковых «ежей», густо опутанных колючей проволокой, под перекрестным огнем со стен!

На то, чтобы пройти к воротам «змейкой», огибая препятствия, ушло десять минут. Когда мы почти достигли цели, гигантская створка дрогнула и начала медленно отползать в сторону. Впрочем, всего на метр. В узком проеме виднелось несколько фигур в черных комбинезонах, державших оружие на изготовку. Когда мы приблизились вплотную к группе встречающих, нас дополнительно осветили ручными фонарями. Тарасова тут же хлопнули по плечу, сказав что-то радостно-приветственное. А вот меня пропустили, конечно, но продолжали удерживать на мушке.

Капитан негромко сказал несколько слов командиру охранников и кивнул на меня. Командир махнул рукой автоматчикам, и те сноровисто освободили меня от автомата и подсумка с магазинами. Вот же, блин, Володя! Сдал нового товарища и глазом не моргнул! Или они тут помешались на безопасности — никому не доверяют?