Вампиррова победа - Саймон Кларк

— Нет... ничего.

— Ты сказал, что вспомнил, как видел людей в пещере, когда был маленьким?

— Да.

— Как будто они были там заперты в клетку? Узники?

— Думаю, да. — Ощущение нереальности происходящего не исчезало. Дэвид прикусил губу. Он чувствовал себя так... как будто слегка свихнулся... другого слова и не подобрать.

Просигналив правый поворот, Бернис свернула на Главную улицу.

— Ты сказал, что думал, это чудовища.

— Чудовища? Да, ну, это была интерпретация шестилетнего ребенка.

— Но что это были за чудовища? Откуда они взялись?

— Послушай, Бернис. Я даже не знаю, было ли то, что я видел столько лет назад, на самом деле.

— Что ты имеешь в виду?

— Я мог вообразить себе все это — или я мог вспоминать детский кошмарный сон.

— Дэвид! Это — подавленное воспоминание. Теперь ты выпустил его. Я однажды читала, как люди...

— Под гипнозом вспоминают о том, как их украли инопланетяне или как их изнасиловал начальник бойскаутов. — Он улыбнулся — во всяком случае попытался, но даже ему самому улыбка показалась жидкой. — Да, в университете мы проходили синдром подавления воспоминаний.

— Итак, у тебя было подавленное воспоминание о людях, посаженных там, внизу, за решетку. Теперь оно вышло на поверхность. Ты ведь помнишь, как дядя вызвал их, стуча по прутьям?

— Не обязательно.

— Но ты же вспомнил это в подробностях: то, как твой дядя ударял по прутьям, то, как выглядели эти узники, даже то, во что ты был тогда одет. Не собираешься же ты утверждать, что это просто старый кошмарный сон, который привиделся тебе, когда тебе было шесть лет?

Вздохнув, он вместо ответа только поглядел на девушку. В лице Бернис была какая-то нервическая хрупкость. Как будто она сохраняла спокойствие лишь силой воли. И почему она с такой готовностью и так твердо уверовала в историю о людях под землей? Словно хваталась за нее, как хватается за соломинку утопающий. Ни с того ни с сего он вдруг понял, что его подавленное воспоминание почему-то очень важно — во всяком случае для нее. Оно было чем-то, за что она цеплялась, чтобы не утонуть.

Когда Бернис завернула «вольво» на стоянку «Городского герба», он мягко сказал:

— Бернис, существует нечто, называемое синдромом ложной памяти. Есть научные данные, подтверждающие, что многое из так называемых подавленных воспоминаний, которые были извлечены из подсознания под гипнозом или в результате терапии, ложны.

— Но ты вспомнил все так подробно, не так ли?

— Это и есть неотъемлемая часть ложной памяти. Но правда в том, Бернис, что большая часть таких воспоминаний — просто фантомы, продукты воображения. В свете синдрома ложной памяти многие из печально известных случаев дурного обращения с детьми будут опровергнуты.

Бернис припарковала машину. Один взгляд на выражение ее лица сказал Дэвиду, что она отказывается подвергать сомнению то, что он вспомнил — как бы вспомнил, поправил он самого себя, — у входа в пещеру.

— Ну, — начал он, умышленно пытаясь придать своему голосу приземленность, — думаю, мы заслужили хороший день сна после всех этих событий.

Бернис кивнула, но лицо ее оставалось напряженным.

Он улыбнулся:

— Посмотрим, удастся ли мне разыскать Электру, чтобы рассказать, что произошло. Она, наверное, удивляется, что с нами случилось.

— Дэвид?

— Да.

— Та книга, которую ты упоминал, — история твоей семьи. Могу я взять ее ненадолго?

— Да, конечно.

— Сейчас?

— Разумеется, — улыбнулся он. — Я подсуну ее под дверь твоего номера. Не такой уж это толстый том.

Она не улыбнулась в ответ. Напротив, лицо ее стало еще более серьезным. Как будто ей предложили разрешить головоломную задачу. И как будто от правильного ответа зависит ее жизнь. Что, черт возьми, происходит в этом городке, подумал он, выбираясь из машины. Как будто эксцентричность внезапно стала заразной; все здесь, похоже, решили относиться к какому-то обрывку семейного фольклора со смертельной серьезностью.

В сером утреннем свете ночные события и поток воспоминаний — ложных воспоминаний, поправил он себя, — казались всего лишь бессвязным и странным сном.

Так оно и есть, принялся урезонивать себя Дэвид. Синдром ложной памяти — аккуратное всеохватывающее объяснение. Обвяжи это все разумными ленточками современной науки с ровненьким двойным бантиком сверху: синдром ложной памяти. Чистой воды воображение. Какой-то вылезший не к месту детский кошмарный сон. Ничего более.

И тем не менее, когда он следом за Бернис шел по двору к заднему входу в гостиницу, в его голове продолжали вертеться слова: чудовища пробуждаются.

Дэвиду хватило десяти минут, чтобы передать Бернис книгу «Род Леппингтонов: легенды и факты» у двери ее комнаты, потом он удалился в постель. Плотные шторы почти не пропускали дневной свет. Черт, немало времени прошло с тех пор, как он в последний раз не ложился всю ночь. Он все еще чувствовал себя... странно; только так и можно это назвать.

Чудовища просыпаются...

Электра оставила на кухонном столе записку, в которой просила не беспокоиться о паре из 101-го. Но Дэвид почему-то сомневался, что парочка, сконфуженно улыбаясь, объявилась у стойки портье; скорее это походило на мастерски выполненный маневр замалчивания происшедшего. Постскриптум в конце записки добавлял, что Электра легла спать.

И что это Бернис так заинтересовалась историей моей семьи? В какой-то момент Дэвид заколебался, стоит ли давать ей книгу — ее напряженное поведение наводило на мысль о том, что девушка на ранней стадии развития самого настоящего синдрома навязчивой идеи.

Он повыше натянул простыню. Быть может, после нескольких часов сна после этой бурной — нет, поправил он себя, самой что ни на есть идиотской, ночи все, что случилось с ним, перестанет казаться столь странным. Он зевнул. Дорожный будильник у кровати показывал семь семнадцать утра.

В семь восемнадцать Дэвид Леппингтон погрузился в глубокий без сновидений сон.

Семь девятнадцать утра. В своей квартире на первом этаже спит Электра. В своей постели, одна. Обнаженная, лежит лицом в подушку. Ворочается в тенетах сна, одеяло частично сползло, заманчиво открывая стройную спину. Иссиня-черные волосы темной волной разметались по подушке.

Напольные часы в гостиной, подарок к свадьбе ее родителям, решительно отсчитывают секунды. Если бы Электра знала, что проседание грунта разломало гроб ее матери и что теперь в черепе и в сохранившейся по большей части грудной клетке резвятся крольчата, она, вероятно, хмыкнула бы и ничего больше. Электра знала, что настоящая жизнь пронизана, прошита нитями жутковатого. Посреди жизни мы подвластны смерти, говорила она себе по дюжине раз на дню. Смерть и все ее атрибуты представлялись ей увлекательными. Зал египетских мумий в Британском музее был одним из ее любимых мест во всем мире. Она часами могла стоять и зачарованно смотреть на мертвецов, возрастом более трех тысяч лет: женщины, замотанные в бинты со всеми своими драгоценностями, кости их мертворожденных детей у них между колен.