Амфитрион - Дмитрий Дикий

– Ага… И вылечили несколько тысяч диабетиков. Совсем вылечили, Митя, полностью. Об этом был какой-то беглый репортаж, но все замяли: генсеку-то лекарство не досталось. Такие дела, друг мой.

– Э-э-э… – пробормотал наш герой, не зная, что еще можно сказать в этой ситуации. – А интересно, они специально не спасли тех… кого не спасли?

– Не успели, – сказал Пчеловодов, – вроде бы. На самом деле никто, конечно, не знает. Я думаю, не успели. А то, что они успели спасти всех остальных, – чудо, к которому я могу приравнять только явление богоматери семидесяти тысячам человек в Фатиме. А вот ты у нас, кажется, брал в Штатах курс мировой экономики, так скажи, что значит вся эта интрига в экономическом смысле, а, Митя?

Митя хмыкнул. Ему не хотелось раскладывать свои логические цепочки перед Пчеловодовым, но тому явно не терпелось послушать.

– Сокращение производства – причем не только промышленности, напрямую отключенной от экспорта, но и всех компонентов, упаковок там и т. п. – следовательно, массовые увольнения и, вероятнее всего, как следствие, более осторожное планирование семьи, – пробормотал он, – ну и в магазинах всего мира гораздо реже можно найти товары с надписью Made in China, чем до инсулинового кризиса.

– Ага, – кивнул Саша и расплылся в улыбке. – Хотя, конечно, я не думаю, что замысел «Лили-Пинты» простирался так далеко, это так просто, следствие. – Он неожиданно зевнул. – Ну давай о чем-нибудь другом теперь!

Митя хотел поскорее уехать, но неожиданно оказалось, что у давних друзей нашлась масса тем для обсуждения, и он обнаружил себя в машине, направлявшейся в Москву, лишь ближе к рассвету. Конечно, у Мити не оставалось никаких сомнений в том, кто на самом деле стоял за Дельфиной Монферран… Вызвав в памяти образ Заказчика, Митя спросил себя – смог бы этот человек без особенного трепета обречь на мучительную смерть сотни людей, которые ни в чем перед ним не провинились?.. Ему почему-то не хотелось утвердительно отвечать на этот вопрос, и тут в его памяти промелькнули слова Пчеловодова о мальтузианской ловушке, а перед тем как заснуть на заднем сиденье, на внутренней поверхности Митиных век вспыхнула полузабытая цитата из «Бхагавадгиты»:

«Поведай, кто ты, ужаснообразный?

Смилуйся; постичь не могу Твоих проявлений.

Я – Время.

Вперед продвигаясь, миры разрушаю,

Для их погибели здесь возрастая».

Последний месяц года, традиционно опухший от безумства на дорогах и в торговых центрах, неожиданно прорвался воплощенным урбанистическим кошмаром.

(а) Студент

Четвертое число месяца ознаменовалось тем, что в незамерзшую Москву-реку свалился семнадцатилетний парень. Кинулся он с «Бруклинского» моста (так местные жители испокон веку называли «танковый» Новоарбатский мост), вошел в воду прямо напротив Белого дома и по понятным причинам уже из нее не вышел. Трагическая кончина была поначалу списана на несчастную любовь: от убитых горем осиротевших родителей десятиклассника Дутова было известно, что он, как говорят циники, неровно дышал к ученице восьмого класса красавице регионального масштаба Римме Мухаммедовой.

Дело тяжелой плитой легло на стол подполковнику Кутузову, и он был вовсе не рад непрошенному прибавлению, которое обещало стать очередным «висяком». Буквально за порогом подполковника дожидалась хорошая милицейская пенсия, которая позволила бы ему, наконец, съездить в Оукленд и посмотреть на стада настоящих круглых новозеландских овец, как он всю жизнь мечтал{40}. А еще у него был теплый домик в Коломне и увлекательно разобранный «бьюик», легальным образом конфискованный у какого-то почтенного бандита. Кутузов купил его («бьюик», а не бандита) десять лет назад, но так толком и не собрал до конца, хоть и начистил отдельные части до такого никелевого сияния, что больно было смотреть. Жены Кутузов не завел, а нелюдимый внебрачный сын жил отдельно, но отсутствие семейных привязанностей не мешало нашему офицеру быть честным и сострадать людям. А здесь… Кутузов лениво подумал. Нет, как будто никакой уголовки: девчонка хороша, погибший не имел в отношении нее никаких шансов, в школе о ней мечтал каждый второй… Сиганул с моста от безнадежной любви, только и всего. Так что Кутузов хотел уже закрыть дело да и сдать папку Дутова в архив, но, поводив по шершавой поверхности пальцами, решил все-таки повременить. Что-то было не так.

Сорокалетняя интуиция не подвела. Вначале оказалось, что Дутов не оставил по себе ни записки, ни прощания в блоге, ни даже самой плохонькой sms-ки. Само по себе, конечно, это еще ничего не означало, но все-таки версия о самоубийстве зашаталась. Уже довольно скептически настроенный Кутузов пообщался с Риммой и был шокирован: та чуть не с порога принялась кричать на бедного подполковника, как героиня Нонны Мордюковой, то есть как настоящая вечная русская баба (хоть и Мухаммедова): «Любила я его, понимаете, любила!!». И Дутов, как выяснилось, знал об этом. Кутузов, с каждым новым обрывком информации мрачневший все больше, отправился на рандеву с родителями бедного парня. Подробности этого разговора мы опустим, скажем лишь, что ни о какой ссоре между Аликом и Риммой даже речи не шло. Наоборот, за день до случившегося Алик набрался смелости и пошел домой к Римме – знакомиться со строгими мамой и папой, и будто бы знакомство это прошло вполне успешно.

Поэтому Кутузов, несмотря на поздний час, поехал в морг и, тщательно осмотрев тело, понял, что судмедэксперт квартальной премии не заслужил: на шее студента была видна хоть и совсем слабая, а все-таки странгуляционная борозда. Его вначале придушили – не до конца, а так, чтоб дезориентировать, а затем полуживого сбросили в ледяную реку умирать. Выехав на проспект-тезку, Кутузов вздохнул: кровь-то, ясное дело, забилась в жилах, и ум заработал, как будто ждал пинка, да только… это ведь молодым кажется, что лишь в таком движении жизнь и есть, а когда тебе через месяц шестьдесят, хочется – по-настоящему, без глупостей хочется – посидеть на диване с книжкой, погулять по парку, поесть вовремя и выспаться. Но выход на пенсию откладывался, а циничное начальство пообещало: раскроешь – коли дыру в погонах.

(б) Стекла

Развития событий не заставили себя ждать. Вскоре в Первом Сити упала люлька с мойщиками стекол. Газеты немедленно подхватили новость и принялись изощряться на темы убийственного декабря, обнаружили очередную нумерологическую подоплеку в числе 2020, прокомментировали последнюю жатву Золотой Крысы и так далее. Досталось и компании-застройщику: особенно ретивые издания подсчитали все пожары и протечки в полутора сотнях проектов, которые успешно реализовал этот застройщик. Злобные обыватели заговорили склочными голосами об отсутствующей у застройщика техники безопасности, о том, что строители так и летают с – дцатых этажей его зданий, о плохой карме его квартир, о том, что покупают их лишь находящиеся за гранью добра и зла те самые «они», у которых «непонятно откуда деньги». (Обыватель не изменился: отдельные группы населения продолжали говорить о других группах вот это безликое и безглагольное «у кого деньги», «у кого сила», «у кого власть».) По ужасности декабрь 2020-го переплюнул любимый российскими несчастьями месяц август: беды как будто перестали ждать отпускного периода и, не принимая в расчет суровую русскую зиму и предвкушение Нового года, выдали москвичам по тридцать первое число.