Роза Тибета - Лайонел Дэвидсон

животное тошнотворно перевалило через край.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

TОН лошадь не коснулась почти шестидесяти футов. Он коснулся и полетел, коснулся и полетел, крича при каждом вздохе, потому что при первом ударе сломалась задняя нога, а секундой позже - передняя. Хьюстон держалась, парализованная страхом. Из-за тюков, по одному с каждой стороны, он не мог опустить ноги; он был высоко, как жокей, и так сильно наклонился к девушке, что ее голова зарылась в гриву животного.

Несмотря на свои ужасные раны, лошадь сумела удержаться на ногах, отчаянно уворачиваясь от огромных валунов, которые возвышались со всех сторон; но не могла увернуться от них всех. Скользящий удар в грудь развернул его, а затем они закончили и покатились, девушка присосалась к лошади, а Хьюстон к девушке, так что все трое, сцепившись, покатились вниз по склону горы, как какой-то неуклюжий снежный ком.

Поводья застряли ниже локтя Хьюстона, и длинная волосатая голова животного повернулась к нему, глаза закатились, желтые зубы щелкнули, изо рта вырвался крик, настолько человеческий, что Хьюстон не мог быть уверен, что он не исходит от девушки.

Последовал еще один удар, тупой, оглушающий, в шею, от которого животное перестало кричать, а затем третий – удар настолько сильный, что вызвал у животного единственную сильную отрыжку, когда весь воздух и вся жизнь были вытеснены из его тела.

Они остановились на склоне, похожем на стену дома, напротив скалы, такой острой, как бритва, что лошадь, казалось, была разрезана надвое. Из нее вытекла огромная струя крови и брызнула обратно в лицо Хьюстону, и он лежал на снегу, ошеломленный потрясением, чувствуя, как теплые ручейки стекают по его шее. Он увидел ногу, которая была его собственной, и другую, которая не была, и попытался оттолкнуть ее.

Тогда он почувствовал ее, малейшее движение под ним.

Он приземлился на бок, лошадь все еще была у него между ног, а она была где-то внизу. Он извивался и отчаянно копал, нашел ее меховую шапку и потянул за нее; но понял, что она застряла у нее под подбородком и что он, возможно, душит ее, и вместо этого освободил ей место для дыхания.

Она хватала ртом воздух, ее вуаль была снята, лицо смертельно бледное.

‘Мэй-Хуа, не сопротивляйся. Не сопротивляйся. Я вытащу тебя отсюда.’

Он бросился вперед, свесив одну ногу с лошади и вывернув другую из-под нее, и сумел наполовину вытащить ее. Они откинулись назад, тяжело дыша на взбитом снегу, и он почувствовал ужасный приступ головокружения; ему показалось, что даже лежа на спине, они отклонились от вертикали всего на несколько градусов. Наверху, казалось, происходило много шума: глухой глухой шум, однозарядный кашель винтовок, чихающий хлопок автоматического оружия, крики голосов. Теперь снег вокруг них начал окрашиваться в красный цвет.

- Мэй-Хуа, мы не можем здесь оставаться.

Она не ответила, и он увидел, как ее лицо исказилось от боли.

- Тебе больно? - спросил я’

‘Моя нога подвернута’.

‘Дай мне свою руку’.

Но когда он встал, чтобы помочь ей, он почувствовал себя так, словно муха на стене, что резко упал обратно.

‘Подожди. Подождите минутку. Сначала отдохни.’

Они отдохнули несколько минут, и он попробовал снова, глубоко увязая ногами в снегу и откидываясь назад.

‘Сейчас’.

Она закричала от боли и страха. ‘О, нет. Нет, Чао-ли.’

‘Не смотри вниз. Посмотри на меня.’

‘Чао-ли, нет, я не могу. Пожалуйста.’

- Мэй-Хуа, дорогая, ’ слабо сказал он. ‘Мы должны убираться отсюда. Они могут видеть кровь. Попробуй еще раз.’

Она попыталась снова. Он перевернул ее на спину, потом на живот, взяв сначала за руки, а затем за ноги. Девушка в ужасе зарылась в снег.

‘Мэй-Хуа, я держу тебя. Я не отпущу тебя. Пожалуйста, пожалуйста, дорогая...’

Она рыдала при последней попытке. ‘Чао-ли, оставь меня в покое. Оставь меня на минуту.’

‘Если снег прекратится, они нас увидят’.

"Я ничего не могу с этим поделать’.

‘Попробуй еще раз. Мы найдем другой способ.’

‘Другого пути нет. Я сделаю это. Просто оставь меня на минуту...’

Но был другой путь, и в тот момент, когда он подумал об этом, он уже поднимался на несколько футов назад к лошади. Он сидел в липком красном месиве и тянул веревки, и разгребал снег, чтобы добраться до того, что под ним, и вытащил оба тюка. Каждый тюк был обмотан крепкими веревками, за которые она могла легко ухватиться, и он снова связал их вместе, и уложил ее на них, чтобы распределить вес, и опустил сани, чтобы расчистить снег. Он легко обрабатывается, достаточно тяжелый, чтобы уложить его на несколько дюймов и не дать ему убежать, достаточно широкий, чтобы не врезаться полностью.

В течение нескольких минут он развил технику до некоторой степени мастерства, перенося нагрузку на обе руки и присаживаясь на корточки, быстрое боковое движение задом, обеспечивающее достаточное боковое движение; и таким образом, с настоятельницей и ее сокровищем, мягко опустился по диагонали на левую сторону.- Река Чу.

Снег прекратился примерно в полдень, и вскоре после этого солдаты перешли границу. Хьюстон наблюдал за ними из-за валуна. Ему не удалось спуститься к реке, но он укрылся несколькими минутами раньше, зная, что снег кончается и что он должен учесть, что их самые последние следы были заметены. Он больше не мог видеть красное месиво лошади, но не мог быть уверен, что его не видно сверху.

Людей спускали на веревках. Он мог видеть офицера с громкоговорителем и нескольких других всадников, которые руководили операцией с вершины утеса. Стрельба прекратилась задолго до этого. Солдаты спускались медленно и очень осторожно, их было около дюжины, с автоматами. Они начали расквартировать горный склон.

Они нашли лошадь вскоре после часа дня, и офицер немедленно спустился вниз. Хьюстон видел, как они копали под лошадью, и заметил растущее волнение офицера, поскольку ничего не обнаружилось. Мужчина снова поднялся, и, увидев вскоре вспышку бинокля, Хьюстону пришлось пригнуть голову. Он подавлял звук в течение пары часов, время от времени слыша звуки громкоговорителя и странную болтовню групп солдат на склоне горы.

Около трех часов дня снегопад начался снова; но, зная, что группа китайских солдат находится не более чем в пятидесяти ярдах над ним, Хьюстон не осмелился снова двинуться с места. Он лежал,