Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит - Андрей Анатольевич Посняков

или против литовцев, полочан – кто первый сунется! Ну, или напасть самим… так сказать – упредить. Однако в Великий пост никто воевать не хотел, ждали Пасхи; с Пасхой же пришла весна, и все дороги сделались непроезжими, так что волей-неволей приходилось ждать настоящего тепла.

В ожидании этого Довмонт был «брошен» на соблюдение порядка в самом Пскове, ибо обнаглевшие разбойники без всякого стыда терзали путников средь бела даже на главных городских улицах.

В курс дела пришлого князя вводил некий Степан-тиун, коего Игорь нарек про себя «полковником», ибо тиун отличался статью, носил небольшую бородку и усы, чем-то одновременно напоминая последнего русского царя Николая Второго и последнего императора Франции Наполеона Третьего. «Полковник» возглавлял городскую стражу и, надо отдать должное, дело свое знал.

– Летом они в лесах, за Великой, – усевшись на широкую скамью в княжьих хоромах, Степан увлеченно характеризовал «контингент». – Зимой, тако же, в лесах, а вот в распутицу в городе. Что лиходеям в лесах делать, когда дорог нет, да ни один обоз не проедет, ни един человечишко не пройдет?

– А что же порядок на улицах не навели? – прищурился Довмонт. – Неужто не схватить, не прищучить злодеев?

– Мелочь – можно, – Степан спокойно кивнул и пригладил бородку. – Однако же те, что крупнее – таятся. Ну, бог даст, выловим. Да! Главная-то в одной шайке – девка. Про то дознались, возьмем завтра. Ты только людишками помоги, княже. А то не ровен час…

Шайку брали, что называется, без шума и пыли. Еще загодя воины Довмонта заняли отведенные им места, окружив почти по периметру район, примыкавший к Михайловой улице, близ деревянной церкви Святого Михаила Архангела. Невдалеке, за яблоневыми садами, виднелась городская стена, тоже деревянная, потемневшая от времени и вся в прорехах.

Стену эту «полковник»-тиун как-то проигнорировал, как видно, рассчитывая, что лиходеи далеко не убегут. Тем более от воинов-литвинов – плечистых, умелых в бою и – по слухам – не знающих жалости.

Отправив Любарта с тиуном, князь спешился, бросив поводья Гинтарсу, и задумчиво сорвал с ветки темно-красное переспевшее яблоко. Куснул… сладко! Видать, прихватило первыми заморозками – оно и на пользу фрукту пошло.

Отпробовав, Довмонт-Тимофей милостиво кивнул слуге… да давно не слуге уже – другу, в крещении нареченному Иваном, да так к новому имени и не привыкшему. Впрочем, и сам-то кунигас не привык. В Литве его звали Даумантасом, а здесь – Довмонтом, Тимофеем лишь некоторые – в том числе и брат Симеон.

Гинтарс-Иван поправил на голове шапку, да, привязав обоих коней – своего и княжьего – тоже сорвал яблочко… Скривился:

– А это горьковатое что-то!

– И черт с ним, – осклабился князь. – Коней понадежней спрячь. И пошли-ка с тобой к стенке. Хоть и не княжеское дело, все же… поглядим, авось кто и выскочит.

И впрямь, а что еще делать-то? Нынешний октябрьский денек выдался теплым, солнечным и сухим, как нечасто бывает. Многие горожане покинули вои усадьбы да лавки, прогуливались по улицам, чинно раскланиваясь со знакомыми, заглядывали на торжище, приценивались, шутили, смеялись. В самом конце улицы устроили кулачные бои – зрители смотрели на бойцов с небывалым азартом, подбадривали, свистели, бились об заклад…

– Может, и мы глянем? – Гинтарс смущенно склонил голову набок.

– Может, и глянем… Погодь!

Со стороны приземистой корчмы – ее-то как раз и окружили – вдруг донесся залихватский свист. Перепрыгивая через ограду, из питейного заведения вразнобой побежали людишки, кто куда. Кто на Михайловскую, кто – подальше, к одноглавой церквушке Флора и Лавра, там теснились-мялись полуземлянки-избенки, было где спрятаться, облаву пересидеть. Большинство, как заметил князь, именно туда и бросилось… И вот только один…

Он выскочил из-за яблони и побежал прямо на князя. Ловкий такой парнишка в длинной посконной рубахе и немецкой – колпаком – шапке, натянутой почти на самые глаза. Узкие, почти что девичьи, сапоги зеленого сафьяна, на левом запястье сверкал золотой браслет.

Выскочив, юный лиходей побежал прямо к стене, к прорехам, видать, там можно было пробраться, уйти… Если б не князь с Гинтарсом!

– Эй, далеко собрался, паря?

В ответ тут же просвистел нож! Кунигаса спас только воинский опыт – пригнулся, бросился влево, выхватив меч…

– А ну, стой!

В три прыжка Довмонт догнал лиходея, тот резко обернулся, взмахнул кистеньком… Ловконько этак махнул, да и ведь и князь не лыком шит был! Уклонился, совершил ложный выпад, да резко ударил кулаком под грудь…

Злодей согнулся, выронив кистень, и хватал воздух, словно выброшенная на берег рыба…

– А ну, вяжи его, Гинтарс! Да, и шапку сними… поглядим, что за фрукт, что за яблочко?

Юноша послушно исполнил приказанное – ловко связал руки лиходеи кожаным ремешком, сорвал с головы шапку…

Каштановые локоны хлынули по плечам, зеленые глаза зыркнули звериным взором…

– О боги! Рогнеда! – узнав старую знакомую, воскликнул князь. – Так вот ты чем тут промышляешь! Ну, все равно – рад, что жива. Только вот на меня почто кинулась?

– Так это ты сам… Ой! Довмонт-князь, ты ли?! – Зеленые глаза округлились, осыпались искрами – вот-вот все вокруг подожгут!

– Ты что же, обо мне не слыхала? – улыбаясь, вкрадчиво осведомился Довмонт. – Я же тут теперь, во Пскове… у вас…

Разбойница облизала губы:

– Слыхала про какого-то литвина… Тимофея…

– Так это я и есть!

– Ну… развяжи тогда… Отпустишь?

– Отпущу… что уж с тобой делать? Развяжи, Гинтарс… – кунигас махнул рукой и хмыкнул. – Ишь ты – опять в мужском платье. Ладно, беги. Может, пригодишься еще.

– Уже пригодилась!

Освобожденная от пут девчонка, однако, вовсе не собиралась убегать, по крайней мере сию же секунду. Наоборот, огляделась вокруг, подошла ближе и, взяв кунигаса под руку, понизила голос:

– Послушай-ка, князь. Коль уж ты Тимофей… Тебя убить собралися! И уже очень и очень скоро.

* * *

Вот это была новость! Убить. Кто-то, выражаясь терминами двадцать первого века, «заказал» Довмонта банде Рогнеды! Хорошо хоть эта хитрая девчонка, обязанная кунигасу жизнью, все же предупредила о грозящей опасности, хотя имя заказчика не назвала. Уклонилась от прямого ответа, посоветовав поискать лиходея среди «могучих и мудрых мужей».

Вот и думай теперь, кто эти «мужи», «могучие и мудрые»? Первым в голову пришло вече! Псковское народное собрание было не таким голосистым и буйным, как в Новгороде, однако же влияние все же имело, и не такое уж маленькое. Вряд ли «вечникам» мог понравиться князь… да любой, ограничивавший их свободу. Псковский князь, кстати, имел куда большую власть, нежели новгородский, особенно в трудную годину, а легких в те времена почти что и не было. Да что там почти – вообще! То рыцари нападут, то литовцы, то «старший брат» Великий Новгород пасть откроет, прижмет. Многие псковичи откровенно тяготились своим приниженным по отношению к Новгороду положением и мечтали вырваться от его «братской опеки», получив полную самостоятельность во всех делах.