Шестьдесят килограммов солнечного света - Халлгримур Хельгасон

И когда показывался очередной китобойный корабль, тянущий добычу во фьорд, среди всех местных судов начиналась ужасная гонка. Даже от Лощины отчаливала барка (раз уж это безобразие никуда не исчезло, надо хотя бы извлечь из него пользу!), и все гребцы надрывали силы, чтоб первыми успеть к кораблю и киту. Самые отчаянные принимались за работу еще до того, как тушу отцепляли от китобойного судна.

Ошеломленные норвежские моряки стояли на палубе и дивились на этот народ, который ничего не умеет и никуда не годится, из акулы вырезает только печень, а остальное выбрасывает и даже не научился промышлять китов, а уж селедку и подавно, хотя тысячу лет прожил возле этого моря, и лишь довольствуется тем, что ждет на берегу и надеется, что на сушу выкинет хоть одного-единственного кита. И вокруг этого выкинутого кита возникали ужасно мудреные правила насчет того, кому достанется какая часть. То есть они создали законы о большом куше, а сами с голодным спокойствием ждали, что он приплывет к ним, вместо того чтоб выйти в море и добыть его! Норвежцы уже заметили, что жители ледяной страны отличались полным отсутствием богобоязненности: они не только не блюли день субботний, но и частенько являлись на богослужение пьяными – даже сам пастор. Может, это все было взаимосвязано? Исландцы скорее поджидали Бога, а не почитали.

Все это, а также множество других гораздо более неприятных вещей, думали они – Эспен и Хельге, матросы норвежского китобойного судна, вплывавшего во фьорд, – стоя у релинга с сальными волосами и двухнедельной щетиной и следя за действиями первобытных исландцев. Какое прискорбное зрелище: наблюдать, как эти лачужники наперегонки подплывают на своих лодках к туше с разделочными ножами – этими до блеска отточенными мечами голодных, которые порой сталкивались с таким громким звоном, когда из двух лодок поражали цель одновременно. Чувства собственного достоинства здесь не было и следа – одна жадность.

– Но у них же нет кораблей для китобойного промысла, ты же видишь: в этой стране деревья не растут, – говорил Эспен.

– А в Гренландии ты деревья видел? Вот и я не видел, зато видел, как гренландцы гарпунят и моржа, и кита, и тюленя, – отвечал Хельге.

Нет, Эгертбрандсен правильно сказал: эти люди – просто-напросто некультурные и недостойные halespisere.

Глава 30

Августовский вечер на китовом кладбище

Как это часто бывает, молодое поколение продвинулось на шаг дальше. Тихим августовским вечером, когда темно-зеленый фьорд стал пейзажем, который опрокинулся вверх ногами, а сторож, приставленный следить за китами, тоже опрокинулся вверх ногами, только по причине пьянства, – отчаянные парни раздобыли где-то лодчонку и выгребли на ней между тушами, вооружившись ломом, ножами и акульей поколюкой, вонзили последнюю в спину кита и попросту отрезали себе ломоть мяса. Весть об этом быстро разнеслась, и в мгновение ока на воду были спущены еще пять лодок с парнями с прибрежных хуторов. «Эгертбрандсен в доме – пьян мертвецки!» Гест видел, что даже крепкая щекастая Сюнна, дочь Сигюрйоуна с хутора Пастбищного, стояла на корме, опираясь на фленшерный нож, словно возродившаяся викингская женка. Эти туши во фьорде так сильно ругали во всех домах, что молодежь сочла себя вправе взять кусок китовины. Честная плата за пользование фьордом! Гест, сам не свой, побежал на Верхний Обвал и залучил с собой хозяйского сына Магнуса Магнуссона, своего ровесника. Он был чуть выше Геста, долговязый мальчишка с глазами навыкате и сдавленным голосом – не самый лучший спутник, но на восточном берегу фьорда другого было не раздобыть. Он был настолько близорук, что едва мог разглядеть что-то перед кормой. В его мире всегда стоял густой туман. Его очки все еще находились в самом дальнем углу приемной Истории.

Они оттолкнули Лаусину лодку от берега, спустив ее в горизонтальный мир, в зеркальную гладь вечера на китовом кладбище, где у каждой могилы копошились кладбищенские воры. Ребята с Пастбищного застолбили себе близ Хуторской хижины тушу гладкого кита, судя по форме и цвету того участка брюха, который торчал из воды. Гест видел, что дети Стейнки, маленькие братец и сестренка из Хуторской хижины, стоят на взморье и наблюдают.

Они с Магнусом вскоре подплыли к громадине, которая покачивалась в воде прямо напротив Обвала. В отличие от других туш, которые все были повернуты кверху брюхом (как это свойственно мертвецам: всем хочется вверх, а не вниз), этот лежал вверх спиной; судя по всему, это был кашалот. Иссиня-черная блестящая спина слегка выступала из воды, словно продолговатый островок, горб – словно гора на его южной оконечности, а на севере был мыс, ровный и отвесно обрывающийся в море.

Они подплыли к южной оконечности и увидели, что хвост уже кто-то отрезал. В темной глубине просвечивали светлые волокна мяса. Затем они поплыли вдоль этой громадины по направлению к горбу. Но подступиться к этой туше было непросто. Сначала они уперлись килем лодки в покатый бок кита, но, если б они причалили на его тушу как на отмель, к его спине им было бы не подобраться. Может, с тушами гладких китов дело пойдет проще? Гест велел Магнусу сидеть, а сам перегнулся через борт, вооружившись Лаусиным лезвием косы, и попытался ткнуть им в спину кита. У него не получилось: этот инструмент был недостаточно мощным для такой толстенной кожи. Затем он схватил весьма старинную акулью поколюку, которую они прихватили из сарая у фермера Магнуса, и опустился на колени у борта. Лодка накренилась, но все же Гест почувствовал туловище кита под водой и изо всех сил попытался вонзить поколюку в его выгнутую спину, но охотником он был весьма неопытным, а кит им попался на удивление толстокожий. А еще в глубине души он жутко боялся этого великана. А вдруг кит не совсем мертвый? Может, он именно поэтому и плавает не кверху брюхом, как все? Кому приятно, когда в него, спящего, глубоко вонзают булавку! Хотя нет, он мертвый: хвост-то отрезали!

Наконец он признал себя побежденным и передал копье Магнусу. Близорукому долговязику удалось вогнать его в толстую кожу с третьей попытки, и вода вокруг лодки окрасилась кровью. Этот красный цвет слегка испугал их, и Магнус сел на скамью, однако не выпуская своего орудия. Так они сидели некоторое время и глядели в воду. Чуть западнее по Затону раздавались крики других ребят, один парнишка с Косы стоял в своей лодке и потрясал над головой внушительным куском мяса, словно спортсмен – кубком.

Здесь тоже надо было поторапливаться, потому что Эгертбрандсен мог в любой момент очнуться от своего пьяного