Невольница. Книга 2 - Сара Ривенс

— Ты уже спишь?

Я покачала головой и повернулась к Эшеру, который зашел в спальню. Одной рукой он стащил с себя свитер, швырнул его в угол комнаты и присел на постель. Положил телефон на прикроватный столик рядом с пачкой сигарет.

— Куда она едет? — спросила я.

Он прикурил сигарету и вдохнул никотин.

— В Италию, вместе с Элли, — ответил он, выпуская дым из легких.

— А когда… Когда мы поедем в Австралию?

— Когда ты будешь готова. Если уже, то хоть завтра.

Ком в груди подсказывал мне, что еще рановато. Он снова затянулся, и я решила сменить тему.

— Я хотела спросить…

— Мм?

— Ты… Ты все еще… пишешь? В своих дневниках?

Эшер напрягся. Я поморщилась — наверное, зря спросила. Хотя он все больше открывался мне, я забыла, насколько он бывает замкнутым в некоторых отношениях.

Он уставился в стену и проговорил:

— Да, иногда… А что?

— Просто думаю, что значит для тебя вести дневник, — призналась я. — Это что-то… вроде терапии?

Докуривая сигарету, он внимательно посмотрел на меня. Затем раздавил окурок в пепельнице на прикроватном столике и растянулся рядом со мной. Повернулся на бок, и я тоже, что напомнило мне момент нашей близости в Лас-Вегасе.

— Когда я пишу, это помогает выплеснуть мысли, которые крутятся в голове, — начал он, убирая прядку с моего лица. — Я не люблю доверяться людям. Предпочитаю бумагу, потому что там я наедине с собой, а значит, могу позволить себе быть уязвимым.

Я внимательно слушала, впитывая каждое слово. Он не часто открывался мне.

— Я начал вести дневник в двенадцать лет, когда семья стала дерьмово со мной обращаться, а я не имел права ни осуждать их, ни даже показывать свое недовольство, — отстраненным тоном произнес Эшер. — И я не любил плакать, потому что в такие моменты чувствовал себя уязвимым и слабым.

Тот факт, что он начал вести дневники из-за своей эгоистичной семьи, меня не удивлял.

— Если точнее, капля крови или слеза для тебя — то же самое, что капля чернил для меня. Я не жалуюсь другим, но сильно кровоточу в своих записках.

Он очертил пальцем мой подбородок:

— Я никогда не любил доверяться другим и делаю это очень редко. По правде говоря, ты единственная, кто так много узнал обо мне за столь малое время.

Я поняла, что он имеет в виду ту ночь, когда рассказал о смерти отца.

— Я доверяюсь Бену и Киаре, потому что Бен не всегда слушает, что я говорю, — усмехнулся он, раздраженно мотнув головой. — А Киара слушает и дает отличные советы, хотя неприятно это признавать. Просто я слишком большой мудак, чтобы им следовать.

Я тихонько заулыбалась. Нельзя отрицать, что из Киары получался классный психотерапевт.

— Это же относится и к Элли. Поэтому остаются только мои дневники, если я не хочу окончательно рехнуться из-за своих тараканов. У тебя еще остались вопросы?

Я сделала вид, что задумалась. На самом деле один вопрос у меня был. Зато не было уверенности, что задать его — хорошая мысль. Я побаивалась его реакции.

— Нет, только этот… Хотя, погоди, есть еще один.

— Слушаю.

— Почему ты не хочешь повесить шторы?

Вообще-то, меня мучил другой вопрос, но было интересно, что он ответит. С его губ сорвался короткий смешок. Я любила этот смех, а сердце от него просто таяло.

— Отец всегда говорил: «Шторы только притягивают взгляды, никому не интересно смотреть, если все на виду». Он любил панорамные окна, а вот мать терпеть не могла. Поэтому в своем доме ему приходилось ограничиваться минимумом. Эти окна часто напоминают мне о нем. Поэтому я отказался от штор, ведь они спрячут окна.

— О, понимаю… А я сначала думала, что ты не осознаешь опасности, — с улыбкой призналась я.

— Как это? — нахмурившись, не понял он.

— Когда я только приехала, твои панорамные окна нагоняли на меня страх. Я насмотрелась фильмов ужасов и знаю, как это притягивает серийных убийц и психопатов, но я же тогда и представить не могла, что главный психопат — это ты сам.

— Значит, я правильно сделал, что на первую ночь оставил тебя в подвале, ведь там не было окон, — съехидничал он.

— Нет, но там было очень холодно и грязный матрас, — напомнила я, бросив на него убийственный взгляд. — К тому же мне очень хотелось есть и пи́сать, но, разумеется, великий Эшер Скотт не соизволил спуститься, даже когда проснулся!

— Мы все совершаем ошибки, — хмыкнул он, переворачиваясь на спину.

— И, как вишенка на торте, ты еще и трахался с Сабриной, не давая мне спать всю вторую ночь, — проворчала я.

— Если уж у нас вечер откровений, знай, что именно той ночью ты и разбудила мой интерес.

— Каким образом? — нахмурилась я.

— Тебе приснился кошмар, я услышал. Я не спал и проходил мимо. Хотя и заставил тебя поверить, что ты меня разбудила, — заявил он с победной улыбкой. — Тебя не так-то просто было раскусить. Какая-то часть тебя оставалась в тени, а какую-то я понимал.

Я тоже повернулась на спину и уставилась в потолок.

— Почему ты был… так жесток со мной? — спросила я, поднимая руку, которую он обжег.

— Я хотел, чтобы ты меня боялась, — прошептал он, несколько долгих секунд разглядывая мою зажившую ладонь. — Поэтому решил, что, если припугну как следует, ты не сможешь мне противостоять. И не уйдешь из моего дома.

— Ты… Ты не хотел, чтобы я уходила? Ты поэтому обжег мне руку?!

— Я ничего другого не смог придумать, — выдохнул он, погладив большим пальцем ложбинку на моей ладони. — Ты заинтересовала меня, и я не хотел, чтобы ты ушла, прежде чем я пойму, в чем тут дело… Прости за всю эту херню, которую я натворил в самом начале. Я не знал, как с тобой себя вести. И до сих пор не знаю.

Я смотрела, как он задумчиво гладит мою ладонь.

— Еще раз повторяю: ты меня интересовала, просто я был слишком большим мудаком, чтобы признаться себе в этом. И моя ненависть росла вместе с этим интересом, потому что ты выбивала меня из колеи, ничего специально не делая, — продолжил он искренне. — Мне нравилось над тобой изгаляться, нравилось, когда ты на меня злилась. Но мне было неприятно, что ты меня боишься, хотя поначалу я именно этого и добивался. Я не хотел, чтобы тебя пугала моя жестокость, чтобы ты видела меня таким, каким я сам себя вижу.

— Ты боишься своей жестокости?

— Часто да. Боюсь переступить грань и потерять контроль, — признался