Путь между - Надежда Ожигина

Король подполз поближе, черпнул пригоршню воды в ближайшей луже и вылил в незакрывающийся рот. Эй-Эй поперхнулся комком грязи, и стягивающая губы неопрятная гримаса, размокнув, сползла с его лица. Денхольм вздохнул с облегчением.

— Приходи в себя поскорее, — посоветовал он проводнику. — Санди совсем плох!

— А что ты там о вине говорил? — с жаром несбыточной надежды спросил не шелохнувшийся Эй-Эй.

— Я просто мечтал…

— А…

Несколько бесценных минут ушли на то, чтобы расцепить сведенные судорогой пальцы проводника и вызволить посох. Вдвое больше — на то, чтобы вытащить из-под хозяина лютню. Бег на карачках Эйви-Эйви, к великой гордости короля, не осилил и пополз на животе, упираясь локтями и коленями. В последнем рывке, достойном героической песни, проводник дотянулся до шута и схватил его за холодную руку.

— Жив! — заверил он через несколько мгновений, растянувшихся в бесконечность. — Замерз немножко, но жив. И в сознание, сволочь, возвращаться не хочет! А мы вот так! Получай, дезертир! — и с такой силой чуть ли не в узел завязал шуту мизинец, что король завопил от ужаса, а разом очнувшийся Санди — от боли.

Столкнувшись полубезумными взглядами, друзья детства смолкли лишь на миг и снова завопили, на этот раз от радости, над телом оглохшего и канувшего в небытие проводника.

Эйви-Эйви привели в чувство довольно быстро, тряся и пиная окрепшими ногами. Заодно сами размялись и согрелись. Покопавшись в его сумке, выудили бурдюк с продуктами и позаимствовали остатки табачка. Первая горячая затяжка показалась королю наградой небес за долгие годы праведной жизни. Благостный дым, теплыми толчками пробиравшийся все дальше по внутренностям оледеневшего организма, возвращал свободу действия измученному телу, заставляя кашлять и заливаться слезами благодарности.

— Ну и что это было? — бросил в пространство кривящийся от отогревшейся боли шут, не слишком рассчитывая на внятный ответ.

— Столкнулись два противоречивых заклинания примерно равной силы, — равнодушно пыхнул дымом Эйви-Эйви, изучая далекий горизонт. — Я с ночи ветер наколдовал, ничего особенно опасного для Мира… Ну переборщил, как всегда…

— Верно, — поддакнул Санди, с тоской разглядывая свои руки. — Ты и суп всегда пересаливаешь, и кашу…

— Ветер-то я приманил, — продолжил оскорбленный в лучших чувствах Эй-Эй, гордо задирая свежеразбитый нос, — да кому-то он не понравился. Колдун хренов, не мог волшебное от простого отличить! (Чтоб ему ............! .........!! ...........!!!)

Два заклинания. Притягивающее и Отталкивающее. Слабенькие, но равные… С этого ветер и сбрендил, рванул вверх, а на реке образовалась… ну, вроде как яма, что ли… В общем, пустота, будь она неладна. Природа такого не терпит, вот мы и попали… Хотел бы я на того мерзавца-недоучку посмотреть! Я бы его…

— Оглянись и посмотри, — спокойно посоветовал предатель-Санди. — Вон он, рядышком сидит. Это ведь твоих рук дело, а, куманек?

Король смущенно забормотал слова оправдания.

— Так это вы, господин? — подскочил проводник. — Но зачем?!

— Да продрог я от ветра твоего! — путаясь среди гнева и вины, заорал Денхольм.

Эйви-Эйви растерянно опустил руки и огляделся вокруг, на реку, на изуродованные скалы, на Санди, скулящего от боли. Сел, не говоря ни слова.

И начал ругаться. Тихо. Без выражения. Просто для того, чтобы сказать хоть что-то. Катая на языке самые черные ругательства всех известных ему наречий, из которых король понимал в лучшем случае восьмую долю.

Ругательств он, похоже, знал немерено, и бесстрастный монолог слегка затянулся. Санди, сначала слушавший с почтительным и восхищенным вниманием, вскоре устал и отвлекся.

— Пошли, куманек, дров поищем, пусть его бранится! Надо греться, сушиться и спать. А с утра решим, что делать!

Так и поступили, оставив на гладком, хорошо просматривающемся плато собранные в кучу сумки, оружие, покореженную лодку и истекающего эмоциями проводника.

Дрова обнаружились милях в трех, но зато в большом количестве. Целое вывернутое с корнем дерево, застрявшее на крутом речном повороте и не успевшее вымокнуть вздернутыми вверх сухими сучьями. Порадовавшись находке, король и шут вцепились в ствол и призадумались, только теперь вспомнив об оставленном во временном лагере особой закалки ноже, которым обычно подрубали ветви. Браниться и спорить было бессмысленно, ждать помощи Эйви-Эйви и вовсе безнадежно — тот наверняка не дошел и до середины своего черного списка. Попытавшись на пару обломать ветку побогаче, долго плясали по берегу, изрыгая проклятия и корчась от раздирающей покалеченную кожу боли.

Делать было нечего. Собравшись с духом, друзья детства побрели обратно, на ходу переругиваясь и увлеченно обзывая всякими нехорошими словами бездельника-проводника. Мерили милю за милей и никак не могли найти лагерь.

Беспокойство охватило короля на втором часу бесплодных поисков. Забыв об осторожности и обиде, он заорал во весь голос, зовя на помощь. И надолго замолк, в тщетной надежде услышать ответ.

Поблуждав еще немного по краю плато, они случайно наткнулись на кучу чего-то мягкого и сравнительно теплого. Первая суматошная мысль об остывающем теле Эйви-Эйви сгинула после тщательного осмотра находки. Дорожная сумка…

— Моя дорожная сумка, — вяло уточнил шут.

— Ага! — вскричал король, с энтузиазмом тыча в сторону. — А вон там моя! А это — наш бурдюк с продуктами! Эй-Эй! — заорал он сквозь разрастающиеся подозрения. — Эй-Эй, тебя что, веллиары унесли?

— Не ори, — печально отозвался Санди, — не услышит. А услышит — не отзовется. Он опять нас кинул, куманек!

Недоверчивый король тщательно обшарил все плато, заглядывая в каждую щель, но не нашел ни тела, ни следов Эй-Эя. Проводник сгинул вместе с остатками лодки, лютней и посохом, из продуктового бурдюка исчезли засохший хлеб и кусок сала. Ну и последние золотые, само собой, — в этом Эйви-Эйви был верен себе до конца.

— Вернется — убью! — мрачно пообещал Денхольм неведомо кому.

— Не убьешь, — вздохнул шут. — Потому как не вернется. По-моему, ты все-таки исхитрился обидеть его, куманек. И это было последней каплей.

Они навьючили на себя разбросанные проводником в суматохе сборов вещи, подобрали чудом уцелевшие в катастрофе мечи и двинулись обратно, к заветному дереву. Немного поплутав и основательно продрогнув, все же добрались, нарубили сучьев и запалили костер, вернувший надежду и веру в хорошее.

— Он все так здорово придумал, братец, а ты! — ни на минуту не переставал бубнить Санди. — Так замечательно греблось, а какая скорость! Жаль, что он ушел. Даже не попрощался… Но я бы точно не вернулся, честное слово!

— Говоришь с сожалением! — изумление короля было столь велико, что вытеснило обиду и возмущение.