Фронтовые разведчики. "Я ходил за линию фронта" - Артем Драбкин

— Как часто разведчики роты ходили в немецкий тыл на задания, заранее предусматривающие нахождение во вражеском тылу в течение несколько дней?

— Мне трудно сказать, с какой частотой давались подобные задания, но обычно это происходило, когда мы получали приказ любой ценой взять только «языка»-офицера.

Один раз, в Белоруссии, мы торчали в немецком тылу трое суток, зашли вглубь километров на восемь, но не могли никого взять. Нас пять человек разведчиков и еще приданный группе радист. По рации нам передали приказ: «Без офицера не возращаться!» А что нам оставалось?.. Расположились в лесу возле дороги, по ней интенсивное движение, между машинами короткие интервалы. Выбрали момент, на дороге подложили «скобы». Шла немецкая «легковушка», скаты пробило. Шофер вылез посмотреть, что произошло, тут мы его «уработали ножичком», а в машине взяли целым офицера, гауптмана. Офицер, кстати, смертельно перепугался и от неожиданности даже описался. Машину закатили в лес, труп водителя спрятали, нас не успели заметить. Его довезли живым, вышли назад без «больших приключений» и, самое главное, без потерь…

— Какой свой разведвыход вы считаете самым удачным?

— Каждый поиск, из которого вся разведгруппа вернулась живой, для меня — самый удачный. Но был один поиск, от результатов которого все наше командование просто «впало в экстаз». Это произошло там же, в Белоруссии, и «сценарий захвата» чем-то похож на предыдущий случай. Взяли «с дороги» обер-лейтенанта с хорошими штабными документами, офицера, который действительно много знал и оказался весьма разговорчивым и информированным. За него для нас орденов не пожалели. Но взять «языка»-офицера удавалось редко… Офицер — это большая удача…

— Как немцы вели себя в плену?

— Тех, кто держался в плену стойко и достойно, было немного, хотя и попадались крепкие духом. Один интересный момент. У нас в разведотделе штаба дивизии переводчиком служил немец-коммунист, перебежавший к нам еще до войны. Он, помимо работы переводчика, еще занимался контрпропагандой на установке ПТУ.

Так этот переводчик мог зайти на допрос «языка» в немецкой офицерской форме и приказать пленному солдату или унтеру: «Рассказать все!» И немцы, свято чтившие и соблюдавшие армейскую дисциплину и субординацию, начинали «развязывать языки», получив приказ от «герра лейтенанта». И такое бывало…

— Немецкие разведчики работали так же успешно, как и наши?

— А я не знаю, по каким критериям оценивалась успешная деятельность немецкой разведроты. Но работать они умели, в воинском мастерстве им не откажешь. Как-то в Белоруссии они утащили у нас офицера из штаба дивизии, так об этом ЧП многие не решались говорить даже шепотом. Но немцы аккуратисты, у них все было рассчитано по секундам, без гибкости, и такой подход нередко их губил.

— С немецкой разведкой на «нейтралке» приходилось сталкиваться? Некоторые разведчики упоминают подобные эпизоды в своей боевой биографии.

— На самой нейтральной полосе у меня такого не случалось, но был один выход, что мы уже подползли очень близко к немецкой траншее и приготовились к захвату, как из траншеи вдруг стали выползать в свой разведпоиск довольно большой «компанией» немецкие разведчики. Мы сразу открыли огонь в упор и отошли с боем. Немцев было раза в три больше, чем нас, но они были ошеломлены и, наверное, здорово перепуганы от такой неожиданности, и толкового преследования за нами не смогли организовать. Мы не взяли «языка», но и сами вернулись без потерь в группе.

— Как принимали пополнение в разведроте? Проводились ли с новичками какие-то специальные занятия по подготовке разведчика?

— Все зависело от предыдущего фронтового опыта новичка. Бывшего партизана или человека, уже немного повоевавшего в разведке, многому учить было не надо. Если в разведку попадал совсем «зеленый», то его учили бесшумно ползать, убивать кинжалом, сворачивать шею, объясняли смысл тех или иных жестов, используемых в поиске.

— Умение «убрать» врага ножом не всем дано. Были такие, которые оказались психологически неготовыми действовать холодным оружием?

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Нет, у нас в роте таких «кисейных барышень и слабонервных» не было. Вы же прекрасно знаете, что в разведку не приходили, скажем, массово, «студенты консерватории по классу виолончели», в дивизионные разведроты набирали в основном «отпетую публику», решительных и смелых бойцов. Ножом все могли работать. Борьба за жизнь из слабых делала сильных. Просто у нас не было большого выбора: или жизнь, или смерть. Жить захочешь — начнешь хладнокровно вражеские глотки резать, без малейшей нервной дрожи в руках и каких-то душевных терзаний. Но бесшумно, без крика, моментально и качественно «убрать» часового — это действительно редкое умение. Но разведчики «тренировались», у нас зарезать по-тихому немца в траншее или в боевом охранении при выходе из немецкого тыла считалось почти обыденным, но приятным делом.

— Статус «ветерана разведроты» неофициально существовал?

— На словах — конечно, но этот статус не давал никаких поблажек, а только способствовал тому, что в любой сложный поиск ты пойдешь одним из первых, или придут новички — и тебя пошлют сразу с ними заниматься, или малейшая неясность в обстановке, и ты должен сам, первым, со всем разобраться. Этот статус больше обязывал, чем давал возможность «в почете почивать на лаврах».

— Вы упомянули о спецзадании, в выполнении которого также участвовали представители контрразведки СМЕРШ. Можно услышать подробности?

— В приграничном районе, между Украиной и Белоруссией, нам поручили переправить в немецкий тыл, в партизанский край, двух офицеров «смершевцев», капитана

и подполковника, и радиста, из той же «конторы». Мы поступили в их распоряжение. Пошли с ними примерно двадцать разведчиков. И когда мы удачно прошли километров 25–30, «смершевцы» нам объявили боевую задачу. Речь шла о проведении карательной «воспитательной акции» в отношении бандитского партизанского отряда. Застали мы этот отряд врасплох. Сорок с лишним «партизан», почти все из «окруженцев». Несколько женщин среди них… Они занимались грабежами, мародерством, с немцами не воевали, подчиняться командованию партизанского края наотрез отказались. В землянках у них висели на крюках свинные туши, а самогона было — хоть залейся… Неплохо устроились «зеленые»… Разоружили этих «партизан». Особисты провели несколько скоротечных допросов. Потом вывели из шеренги командира этого отряда и трех его ближайших подручных. Подполковник зачитал приговор: «Именем советской власти!» — и этих мы расстреляли. По рации офицеры вышли с кем-то на связь, и уже через час-другой к нам подошли представители двух партизанских отрядов и забрали с собой оставленных в живых «партизан»-бандитов. Мы благополучно вернулись вместе с особистами через линию фронта к своим. Нам стало ясно, что все мы участвовали в «показательном мероприятии», целью которого было довести до умов всех «зеленых» бандгрупп, выдающих себя за настоящих партизан, но не ведущих активной борьбы с врагом, что возмездие неминуемо и что за их головами, если надо, придут и из-за линии фронта.