Ромашки для королевы - Оксана Демченко

Эльф обреченно кивнул. Послушно сжал зубами свернутый в несколько раз край плаща. И стал смотреть в светлеющее небо, которое ему казалось черным. Навсегда. Успокоится глупая девчонка, перестанет копаться пальцами в жидком огне боли – наступит облегчение, а потом и сон. Он заслужил сон.

Но самая упрямая ведьма не думала успокаиваться. Она бубнила и дергала жилы, вынуждая все тело напрягаться в спазмах боли. Ругалась, говорила, что он-то спать может, а дочка наверняка который год без сна, и ему никогда этого не простит. И счастья в новой жизни – не будет. Он должен прекратить жалеть себя и подумать о тех, кому гораздо хуже. Скрипок много, они деревянные, а дочь одна…

Когда рассвет плеснул розовой воды в наклоненную чашку неба, давая возможность солнышку умыться, эльф уже почти не осознавал себя от боли. И в равнодушии усталого тела как-то легче слышались причитания ведьмы о дочери и ее бедах.

Лагерь просыпался, храны начинали хлопотать, разжигая костры. В большинстве они старались не смотреть в сторону пожелавшего уйти в сон. Это его право и его решение – как можно жить без рук? Там более лекари шепотом уточнили, что сделать ничего нельзя. И лучше теперь, пока остальные пленники еще спят, чтобы их не мучить. Через час лекари не выдержали и собрались возле упрямой ведьмы. Они стояли и молчали. Если нельзя ничего изменить – к чему донимать больного муками лечения, лишенного малейшего смысла? Сэльви донимала. Шептала, просила, грязно ругалась, требовала воды и мазей, тряпок и света.

Когда она наконец исчерпала силы и просто уткнулась лицом в землю, более взрослые и умные отнесли бессознательную упрямицу на ее ложе и укрыли плащом. Ее усердия никто не понял. Тупого и чрезмерного даже для ребенка – пожимали плечами лекари.

Собиравшегося заснуть эльфа снова оставили одного. Он лежал, смотрел в небо, уже синее и светлое. И думал, что в заточении очень долго старался перебарывать отчаяние, и ему помогали. А теперь, когда всем стало лучше и их спасли, какая-то глупая скрипка оказалась важнее дочери. А если ей плохо? А если одна глупая человеческая девочка права, а все остальные просто устали, как и он сам? Они так давно были детьми, что уже ничего не помнят.

Эльф сморщился, пытаясь сжать пальцы. Три часа над ним трудилась упрямейшая из ведьм… и что? Пальцы дрогнули и отозвались болью. Как она говорила – болят, значит, могут выздороветь? Эльф позвал одного из лекарей, бродившего рядом, усердно не замечая отходящего ко сну. Тот подошел, сел и послушно осмотрел руку.

– Не понимаю, – честно признался умный взрослый ремесленник от лечения. – Но вообще-то шанс есть. А вторая совсем плоха.

– Ты меня угробить хочешь или все же наоборот? – засомневался больной.

– До вечера воспаление станет общим, и мы тебя уже не вернем, – уточнил лекарь.

– Тогда делай, что можешь, пес с ней, со скрипкой, – вздохнул больной. – Она наверняка права. Откажусь сейчас, не стану играть и в другой жизни. У меня дочь, я лучше ее научу. А заснуть никогда не поздно.

Диаль вернулся с ближней усадьбы, куда еще в ночь отправился за дровами и продуктами. Он отдал поводья хранам и заспешил проверить, как тут отдохнула за ночь его новая племянница. Охнул, молча порылся в коробах лекарей. Ему попытались что-то сказать – и с трудом увернулись. Все же занятия с седым, пусть и непродолжительные, пошли Диалю на пользу. Храны забеспокоились. Разбудили а-Тиса и тот хмуро выслушал пояснения лекарей. Уточнил, кто их учил? И велел ни в чем не мешать а-Шаэлю, если на большее не годны. Несколькими минутами позже черноглазая уже сидела, с трудом глотая настой трав пополам со слезами.

– Орильр с мамой вернутся, что им объяснять? – вздохнул Диаль. – Не умеешь ты отдыхать.

– У него ребенку двенадцать лет, а он – спать, – всхлипнула Сэльви. – Лекари эти, сухари плесневелые, отвернулись и делали вид, что отдыхают. Ждали. Ненавижу! Увези меня. Я их, правда, прокляну, Диаль. – Она сжалась в комок и уткнулась в его руку. – Да чтоб они… Чтоб им… Увези, я за себя не отвечаю.

– Погоди. А этот, у которого дочь? – не понял Диаль. – Давай я лучше всех разбужу.

Сэльви благодарно кивнула и вцепилась в кружку, размазывая слезы по лицу по-прежнему сжатой в кулак левой рукой. Она с интересом понаблюдала, как синеглазый, который, оказывается, вполне разделяет ее упрямство, застучал по медному обрезку. И лагерь бывших пленников зашевелился, въевшийся в сознание за долгие годы звук разбудил всех. Диаль рассказал о ночном безобразии. Знаток архивов, один из старейших эльфов среди спасенных, охнул и подозвал сотника хранов.

– Девочка права, убери ты этих лекарей, толку от них…

– Мы его как могли поддерживали, – почти всхлипнула тоненькая светловолосая женщина. – И вдруг такое! Знала бы, глаз не сомкнула. Спасли, называется. Да по древнему закону самый страшный грех для эльфа – это сон. Как самоубийство у людей. И чтобы лекарь отвернулся… Ведьма, а ты их, правда, можешь проклясть? Когда сил накопишь – так и сделай, чтоб к прежнему занятию никогда не смели возвращаться, к лечению то есть. Это теперь оно считается ремеслом, а раньше числилось высшей магией и даром души.

– Раз ты умудрилась нам связь с магией вернуть, а потом пообщаться с Эриль, – задумался о-Рил, бывший архивариус долины, – говори, что теперь делать. Ты не знаешь, я вижу. Но ты ведь и раньше не знала, а потом все получилось.

В его словах Сэльви почудилась небольшая надежда для больного. Действительно, у нее сил нет. Но все вокруг – не сухари, и им не все равно. И если попробовать вместе, то можно и отстоять у болезни если не всю руку, то хотя бы часть. Только надо понять – как. Ведьма смущенно глянула по сторонам. Худые усталые пленники сидели и терпеливо ждали ее слов. Как будто она знает и может больше других! Тут все умные, древние, с магией от рождения соединенные. И понятия не имеют, что можно сделать.

Рядом пристроился Диаль, сунул под руку короб с травами. Толку от них – никакого. Синие глаза смотрели жалобно – он бы все отдал, чтобы помочь. Сэльви задумчиво кивнула. Догадливый дядюшка подхватил на руки и отнес к больному. Девушка расстегнула рубаху на груди эльфа и устроила ладонь Диаля над его сердцем.

– О-Рил сказал мне, вы дышите не как люди, и вообще… Вот и попробуй, чтобы дышать, и чтобы сердце – как у него. Это можно? Я думаю, тогда часть болезни достанется тебе. А та женщина послушает твое сердце. И остальные, дальше, – Сэльви обреченно вздохнула, роняя голову на сжатый кулачок. – Извините, если я глупость говорю.

– Это не глупость, – мягко возразил о-Рил, устраивая руку уже на груди Диаля. – Только у нас никто давным-давно не умеет настраивать то, что зовется «общим сердцем». Может, у тебя получится. Тебе ведь и до кожи дотрагиваться не надо, чтобы его боль читать.

Сэльви кивнула и усердно зажмурилась. Ей стало очень холодно и страшно. Эльфы могут быть чем-то единым, но она-то не эльф! Как же ей их настраивать? И отступать уже поздно. Тоненькая женщина, объяснившая, что сон – это грех, уже устраивала ладонь на груди о-Рила, подошла еще одна, и еще. Потом храны зашевелились, помогая прочим добраться поближе, вливаясь в странную цепочку причудливой формы. Последним оказался сотник, и его руку Сэльви положила поверх пальцев Диаля и накрыла своей ладонью.