Предания русского народа - Игорь Кузнецов

Взглянем мысленно на эту местность, окрестности которой были тогда очень оживлены: у самозванца было до пятидесяти тысяч сбродного войска, состоявшего из поляков, запорожцев, донских казаков и русских изменников; к зиме поделали они себе землянки и шалаши из хвороста и соломы, покрыли их дранью и кожами, стан окопали и огородили частоколом, устроили погреба; даже поделали башни для стратегических наблюдений и построили широкие ворота для встречи Марины Мнишек. Туда с разных сторон тянулись обозы со всяким продовольствием; там был настоящий базар, говор и толкотня продавцов и покупателей.

(С. Любецкий)

Устроилась, при московских царях, поварня, и много было поваров при той при поварне: и отвели тем поварам место на слободу, а назвали ту слободу поварскою. Много было у той поварской хозяйского приюта! Юн был царь Михаил Федорович, а знал он царский порядок. Не живали до него с его порядком, князья и цари московские! В особую статью поставил он поваров, хлебню; особый же приют дал он слугам столовым, скатертникам, молочникам, коровникам, птичникам; и завёл он тут большой куриный двор. А стоял тот двор у часовни Никольской, огорожен он был тыном узорочно, и важивались в нем куры голландки; и не редкость там были петухи гилянские. Не говорят, однако же, наши старики о курах индейских: знать, что их вели в другом месте.

На порядке тоже, было ссор и всяких дрязг у пристольного народа: и просили они царя о рассуде не одиножды. Иной говорил: у меня-де огорода нет; тот хлопотал о дровах; кто о шубе; кто о рубашке! Просто ещё наше было государство: всякая мелочь шла прямо к царю! И вот царь сам изволил слушать и судить эту всякую мелочь. Обычай? Он и теперь ещё ведётся у старинных людей русских. Помогай Бог хозяину — всё до него идёт!

И вот, правда или нет, за что куплено, за то и продажа. Жаловались повара царю, что мал-де наш погост на кладбище, что у всех-де других буйвища широкие и есть где о родителях и повыть, и поплакать. Призадумался на ту просьбу царь-государь и скорой речи поварам не дал. А как пошёл слух, что у поваров будет-де шум со слободскими, промолвил царь: как быть!

Скоро пришли повара и в другой раз на двор царский, и говорили старики царю: «Государь! Ты наш царь-отец милосердный. Смилуйся! А чем-де лучше нас кречетники, да конюшие; но ведь богаты они раздольем в буйвище! У нас только, грешных, теснота родителям!»

И отвечал им государь: «Знаю; да где ж я отведу вам буйвище, того и сам не ведаю?» Ласково это было слово царское, смело повара опять поклонились царю до земли и указали на Николину часовню, при дворе курином. Не малую-де ножку та часовня занимает; а ножка-де та лежит в пусте; ни у конюших, ни укречетниковонаневуборе. — Дело! — вымолвил государь, — в пусте земля ничья; живёт она людскими руками. И пожаловал тут он поварам грамоту на Николино кладбище и, с тем же вместе, при курином дворе, две от того двора ножки. И вот с той поры прослыло то урочище на курьих ножках.

Точно ли, всё это при царе Михаиле Фёдоровиче было? А народная догадка близка к делу: у нас был земляной размер ножками (полосками), особенно в поростях лесных. Тут и теперь вы ещё услышите: Борисову ножку, Марьину ножку (долю) и проч.

(М. Макаров)

Немногие помнят Алексеевский дворец на Троицкой дороге, под Москвою. Теперь он принадлежит уже почти к преданиям; нынче от него нет ни кирпичика, ни бревнышка, ни черепочка от жилого дела, как говорят наши добрые старики. Это было низенькое, продолговатое, сосновое строение, в котором расположилось только семь небольших покоев с тремя красными выходами при крыльцах. В каждой горнице стояли изразцовые росписные; голландская печь, сработанная на изразцовых же круглых ножках, с подпечьями, запечьями и конурками для кошек. На этих изразцах изображались девизы, как, например: купидон обуздывает льва и проч. Вот надпись над подсолнечником: кое место солнце, там и я за ним; а вот еще подпись под совою: вижу и во тьме тьмущей и проч. В иных комнатах, на других печах представлены были в ярко-желтых шапочках голландские рыбаки на ловле сельдей!.. В комнате царевны Софьи Алексеевны под киотой висел на стене шкафчик со стеклами; тут лежали гребень, полотенце, греческое мыло, сурмилы, румяны, и всякие разные девические снадобья.

Карамзин много рассказывал об этом дворце, спорном месте о рождении Петра Великого с местом дворца Коломенского. Еще пятьдесят лет назад наши московские старики показывали здесь тропу прогулок царских, замечали вам окошко, под которым всегда сиживал добрый царь Алексей Михайлович; он любил посматривать на путь-дорожку Троицкую. Впрочем, Алексеевское, хотя и царское семейное селение, хотя и самое ближайшее к Москве; но оно так же, как и Софьино, как и другие села, немного сохраняет в своих преданиях любопытных семейных картин из жизни Романовых.

(М. Макаров)

Близ села Алексеевское, на правой стороне, находится памятник благодеяний Екатерины II; это прекрасный водопровод, устроенный для снабжения Москвы чистою водою, нашею поилицею (императрица любила во многом следовать примеру древних римлян, которые ничего не жалели, чтобы иметь у себя в городах хорошую воду, необходимую для здоровья). До этого времени Москва пользовалась трехгорною и Преображенскою водою, но за ней посылать было далеко, а москворецкая вода и в то время была уже мутна и нечиста. Екатерина поручила генералу Бауру провести из мытищинских ключей в Москву воду трубами.

Далее, в полуверсте от Алексеевского, следует сельцо Ростокино, расположенное на реке Яузе. Некогда ярая, полногрудная Яуза, упоминаемая в старинных народных песнях, вытекает из мытищинских громовых водоемов, течет излучиной мимо Тайнинского, Медведкова, Свиблова, Леонова и протекает в Москву; некогда чистые кристальные воды ее поили московских обывателей; но в каком виде находится она теперь!..

Окрестности описываемых местностей издавна славились грабежами, в них свирепствовала девка-богатырь Танька, разбойница Ростокинская, со своей шайкой, приютом которой были окрестные леса. Один из них, простирающийся от Ростокина влево, до сих пор носит название Татьянкиной рощи. Современником Таньки был известный мошенник и ловкий сыщик Ванька Каин, который сначала прикрывал ее деяния, а потом выдал ее сыскной полиции, вследствие чего она была повешена.

В Ростокине москвичи встречали первого русского царя Иоанна, еще не Грозного, возвращавшегося с большим торжеством по взятии татарского гнезда — Казани; со слезами восторга и умиления народ стремился лобызать руки и одежду его. Сняв с себя бранные доспехи, надел он заповедную наследственную шапку (корону Мономаха) и пошел за крестным ходом в город. Это был лучший эпизод из всего его царствования…

(С. Любецкий)

Одно уже название Сокольники или Сокольничье поле дает понятие, что там жили ловчие-сокольники, а на поле вынашивались соколы и там учреждалась охота. Сокольничья роща с самых древних времен была местом, где русские государи любили потешаться звериной и соколиной охотой, особенно царь Алексей Михайлович. Там, налево от существующей ныне заставы, находился дом главного ловчего, с башнею, вокруг которой расставлялись палатки для царской охоты. Когда царь выезжал на охоту со своим семейством, то для него ставили палатку из золотой парчи, подбитой соболями, для царицы — из серебряной, подбитой горностаями, а для царевичей и царевен — глазетовые (старинная ткань типа парчи, с вытканными на ней золотыми или серебряными узорами); все они составляли большой круг. Если охота была продолжительна, то посреди палаток ставили походную церковь; от палаток на ружейный выстрел находились рогатки, при которых стояла стража. В Сокольничьей слободе издавна жили лесничие и охотники, воспитатели и хранители соколов. Сокольничья роща в старину представляла самые сумеречные дебри и вмещала в себе множество диких зверей; привольно там было и крылатым, и рогатым, и зверю прыгучему, и птице поднебесной. В старину считалось святотатством делать большие вырубки в этом почтенном лесу, хотя в глубине его было много старых, отживших свой долгий век деревьев, много хвороста и валежника; впрочем, все это тщательно хранилось от расхищения. Тогда еще не было сквозных просек и укатанных дорог посреди леса, зато вся тамошняя местность напоена была здоровым смолистым благоуханием и сохранена от зловонной пыли. В начале текущего столетия (XIX) этот лес считался лазаретным, потому что доктора преимущественно посылали в него жить больных своих пациентов как на сухую и здоровую почву.