Простые радости - Клэр Чемберс

от Дорри, которое пришло утром, а колокольчик все звонил. Сначала она решила, что этот маленький латунный колокольчик миссис Мэлсом подарила по доброте душевной, но после нескольких ночей, когда ей приходилось вскакивать с постели, чтобы ответить на его звонкий призыв, задумалась, не было ли это актом мести. Вернувшись из больницы, мать, кажется, вошла во вкус жизни в постели. Никакие намеки, уговоры и строгие увещевания не могли вновь выманить ее на лестницу. Ноги были слишком слабые, равновесие слишком шаткое, кресло слишком неудобное. Все, на что ее хватало, – это неверной походкой доковылять мимо лестничной площадки до ванной. О ступеньках и речи быть не могло.

– Выглядит неплохо, – изрекла она и навалила на тарелку кротовую горку соли. – На молоко подуешь… – и умолкла, осознав, что нечаянно начала было шутку, но не знает, как ее закончить.

Джин уселась на табуретку у туалетного столика и смотрела на свое отражение в двустворчатом зеркале – два бесконечных ряда Джин с одинаковым затравленным выражением лица устремлялись от нее вдаль.

– А ты сама не поешь?

– Нет, – ответила Джин. – Меня слегка подташнивает.

За последние сутки она не съела ничего, кроме одного тоста, и даже он на вкус был как зола. Посещение Элис напрочь лишило ее энергии и аппетита.

– Давай опять почитаем перед сном?

Она обнаружила, что, пока читаешь вслух, невозможно ни думать, ни волноваться, ни мучиться. Домашние дела, музыка, чтение про себя и любые другие традиционные способы отвлечься бессильны унять шум у нее в голове. Они очень неплохо продвинулись с “Девятью портными”. Конечно, мысли можно было сдерживать лишь некоторое время; как только она замолкала, они тут же начинали роиться вновь.

– Да, пожалуйста.

– А что пишет Дорри?

Сейчас ей как никогда не хватало сестры, с которой можно поделиться. Поговорить с кем-нибудь, совершенно не связанным с семьей Тилбери, кто бы слушал, не осуждая, – это помогло бы. Люди, по наблюдениям Джин, тяготели к одному из двух лагерей: сочувствующих и советчиков. Дорри, сама слишком большая гедонистка, чтобы чего-то требовать от других, была сочувствующей. Она только слушала и утешала. Мать, безусловно, принадлежала к противоположному лагерю. Собственная несчастливая жизнь отнюдь не сделала ее восприимчивей к чужим страданиям, напротив.

Мать пробежала глазами письмо, мысленно обводя то, что считала “новостями” – главным образом, известия о болезнях и здоровье, а также о достижениях близнецов. Вопросы, касающиеся ее зятя, Кеннета, которого она считала ответственным за то, что он выманил Дорри за границу, интереса не представляли.

– Да ну. Все про эту новую собаку. Они все от нее без ума. О, наконец-то: Мэри болела корью, но уже здорова. Питер выиграл кубок по шахматам. Больше никаких новостей.

– Тогда почитаем? – Джин взяла “Девять портных”.

– Я еще не доела.

– Какая разница? Ты же можешь одновременно есть и слушать?

– Ну давай.

Через час мать взмолилась о пощаде; ее сморило, и она больше всего хотела подремать. Джин закрыла книгу и удалилась, не испытывая облегчения от того, что ее отпустили. Остаться один на один с собственными мыслями было как делить камеру с сумасшедшим – очень страшно и некуда бежать.

Она чувствовала какой-то гнев на Элис за то, что та переложила на нее ношу, от которой не освободиться. Она никогда не сможет сказать ни Гретхен, ни Говарду, что Маргарет – плод изнасилования, а ангельские голоса могут предвещать наступление чего-то темного и разрушительного. Это было бы бессмысленно и жестоко и отравило бы им всю жизнь. И сама она уже не посмотрит на невинное личико Маргарет без того, чтобы тень этого знания не встала между ними. Отныне с ней всегда будут настороженность и страх.

Другая проблема была не такая серьезная, но сказывалась на ее настроении. Она не могла поделиться с Роем Дрейком – или с кем-то еще – своим открытием про Виктора, продолжая скрывать его от Гретхен. Но если она ничего не скажет Рою и опубликует статью, как они планировали, она совершит обман по отношению к нему, “Эху” и всем их читателям. Как она ни крутила это в голове, выхода не было. Тем не менее две вещи были очевидны. Преимущества, которые даст Маргарет объединенная семья, неоспоримы, и все остальные соображения улетучивались, как соломинки в ураган. И еще одно не подлежало сомнению: если говорить, то прямо сейчас; если промолчать сейчас, то уж и навсегда.

Джин лежала на кушетке в гостиной, а вокруг сгущалась ночь. Она твердо решила, что не сдвинется с места, пока не решит, как быть. Угли в камине остыли несколько часов назад, и температура быстро падала. Сквозь открытые занавески виднелся яркий лунный серп и пятна звезд. В безразличии вселенной было нечто величественное, но эта необъятность никак не уменьшала значимость ее дилеммы.

Время шло, что отмечалось жужжанием и скрежетом часов в коридоре. В три часа она подняла себя на ноги, хрустнув суставами, и, одеревеневшая от холода, вынула из материнского несессера для письменных принадлежностей листок бумаги и ручку.

Дом, 3 часа утра

Дорогой Говард!

С тех пор как мы гуляли по лесу, прошло всего несколько дней, а кажется, что гораздо больше. Прости, что от меня не было особого сочувствия и поддержки после того, как я вывалила на тебя новости Гретхен – я была не в своей тарелке и думала только о себе. С тех пор у меня было время поразмыслить.

Возможно, ты уже решил, что делать, но если еще нет, вот моя точка зрения, делай с ней, что хочешь. Последний месяц с тобой был без преувеличения самым счастливым в моей жизни. Я думала, что никакой возможности испытать любовь для меня больше не существует, но ты это опроверг самым чудесным образом.

Как ты знаешь, меня всегда смущало, как все это отразится на Маргарет, но пока решения принимала Гретхен единолично, мне было нетрудно просто плыть по течению – признаю, что это не самая достойная моральная позиция. Но сейчас ситуация изменилась, и если есть хоть малейший шанс, что вы с Гретхен сможете найти способ жить вместе и заново посвятить себя семье, поставив счастье Маргарет на первое место, то, по-моему, вам стоит им воспользоваться. В этой истории она – ни в чем не повинная сторона, и ее потребности должны быть превыше любых других соображений. Я говорила это Гретхен, когда она только от тебя ушла, и я не должна отступаться от этого сейчас.

Само собой разумеется, что мои чувства к тебе остались прежними и вряд ли скоро изменятся. Было бы приятно думать, что мы все равно сможем