Фантомные были - Юрий Поляков

Пару раз Кирилл будто невзначай прошел мимо, пытаясь заглянуть в книгу, которую она положила на колени. Гордая Юля, заметив любопытного и весьма привлекательного незнакомца с папкой, из чувства противоречия нарочно отвернулась, скрывая, что читает. Да еще вдобавок окатила его таким ледяным взором, на какой способна только женщина, готовая от безлюбья завыть одинокой вагиной! А читала она в тот день, точнее, перечитывала «Крейцерову сонату». Но художник, не обращая внимания, преспокойно уселся на другом конце парковой скамьи… Открыл альбом и стал рисовать Юлию, взглядывая на нее с профессиональным прищуром. Через некоторое время наша невольная натурщица пожалела о своей излишней суровости и потому спросила художника почти с ненавистью:

– Вы меня изображаете?

– Вас…

– Могли бы спросить разрешения!

– Можно?

– Мне все равно… – пожала она своими ждущими плечами. – А вы не карикатурист?

– Нет, что вы…

– Ну хоть на этом спасибо…

Между тем нашей Юле было не все равно! И она сама начала исподтишка поглядывать на худого длинноволосого художника, одетого в старые джинсы и застиранную ковбойку. А сердце уже колотилось у горла, стучало: «Это же он, он, дура…» Она, осторожно вытягивая шею, попыталась заглянуть в рисунок, но портретист, заметив это, нарочно наклонил папку, чтобы ничего не было видно. Юля обиженно углубилась в книгу, но судьба женоубийцы Позднышева ей уже неинтересна. Она подняла голову, и тут они встретились глазами. И все – и конец! Знаете, как это бывает?

Молодые люди с облегчением рассмеялись и тут же познакомились. Она показала обложку «Крейцеровой сонаты». Он предъявил Юлии ее собственное лицо, дивным мановением искусства переселившееся на лист ватмана. «Неужели я такая?» – тихо спросила женщина. «Вы еще печальнее!» – ответил мужчина. «Я не знала…»

Какой-нибудь прозаик Вальфрамов, скучный, как Жилищный кодекс, отвел бы страниц триста под их сближение от случайного соприкосновения рукавами до постели, сотрясаемой турбулентностью любви. Но он просто не знает страстей, в нем течет кровь лабораторной лягушки! Настоящая любовь сваливается на человека как сталактит. Бац в темечко! Тем же вечером наши герои целовались в зарослях лунника убывающего. Смеркалось. Райский огород закрывался на ночь. Прошел сторож с колотушкой. А они спрятались, остались одни и любили друг друга под луной. Спешить некуда: Черевков в командировке. Анита в гостях у подруги. Якобы.

Ночной мегаполис, мигая воспаленными окнами, обступал «Аптекарский огород» со всех сторон, порывы ветра трепали экзотические кроны и душные соцветия, а они, как Адам и Ева, сияя в ночи лунной наготой, никак не могли насытиться друг другом… А потом, усталые, но довольные, Кирилл и Юля остудили свои разгоряченные тела в тайной прохладе старинного водоема.

Черевков, вернувшись из командировки, никаких опасных изменений в супруге не обнаружил. Он был гораздо старше жены, но доверял ей безраздельно. Чем состоятельней человек, тем крепче в нем иллюзия стабильности жизни. Опасная иллюзия! Черевков служил чиновником в Земельном департаменте, под любой бумагой, разрешающей построить в Москве малейший домишко, необходима его подпись. Но лишь бескорыстные знаменитости раздают автографы даром, столоначальник Черевков брал за подпись мзду. Приработок был практически безопасен, ему несли документы, уже благополучно завизированные большим начальством, а его закорючка всего лишь означала, что никаких исторических реликвий или артефактов на месте, отведенном под котлован, нет, не было и уже не будет. Несколько лет назад он не возразил против пентхауса на месте Палат бояр Собакиных, но, учитывая риск, взял по-крупному, и не деньгами, а квартирой с окнами на «Аптекарский огород» – зеленый оазис посреди бетонной пустыни. Кроме того, у него есть на Нуворишском шоссе большой загородный дом, обычно пустующий.

Но влюбленные (даже в отсутствие мужа) встречаются не там, а в стареньком щитовом домике, стоящем на шести сотках близ речки Рожайки. Пай в садово-огородном кооперативе достался Кириллу от покойного отца. Итак, Юля утречком в коротеньком шелковом халатике выходит на крыльцо и томно потягивается, открывая нескромным взорам невыспавшееся лоно. Конечно, наша скромница тут же спохватывается, одергивает халатик, испуганно оглядывается… И что же? Ничего. Вокруг, сколько хватает глаз, видны хибары да уставившиеся в небо задницы огородников, пропалывающих грядки. Им нет дела до случайно заголившейся дачницы, они работают, тяжким трудом добывая из земли пищу. Так было всегда: при феодалах, при капитализме, при социализме и сейчас – при нефтеналивном олигархате. Потянувшись, наша изнеженная Юлия переодевается в старенькие джинсы, повязывает косынку и тоже утыкается в грядки. Чтобы показать милому: ее не смущает бедность, она теперь с ним везде – в горе и радости, в богатстве и нищете. Растроганный Кирилл вдохновенно рисует любимую во всех огородных ракурсах. Потом они любят друг друга посреди разбросанных пастелей и ватманов. Художник готовится к выставке – ее пообещал организовать Молокидзе. По дружбе.

Кирилл не боится, что на дачку нагрянет Анита и застанет их при исполнении. Он знает, что его жена спит с Эриком Молокидзе, и даже рад тому. Он давно питает к супруге такие же чувства, какие мы обычно испытываем к своему постоянному дантисту. Анита даже не раз намекала мужу, что в плотском смысле их брак давно исчерпан и Кирилл может себе кого-нибудь приискать на стороне… Для укрепления семьи, ведь у них есть сын, который живет в Америке с родителями Аниты, в прошлом ударниками советской торговли.

В результате наш простодушный художник сам и рассказывает жене про Юлию. Он уверен, жена одобрит, и они заживут славным четырехугольником, подобно многим интеллигентным семьям. Поначалу так и случилось: Анита рассмеялась, поздравила Кирилла и посоветовала пригласить Юлию на открытие выставки «Московские лица», которую для мужа своей любовницы организовал Эрик в галерее «Брандспойт», там, где прежде размещалась пожарная часть. Понятно, Аните не терпелось увидеть свою заместительницу, сравнить с собой, показать любовнику, чтобы потом, в постели, обсудить и посмеяться.

Молокидзе, конечно, приперся на вернисаж с законной Мананой, усатой и толстой, как старый тифлисский кинто. Щедрая женщина привезла с собой дюжину бутылок настоящего «Киндзмараули», ведро домашнего лобио и несколько дисков сулугуни. Ее брат Ираклий был авторитетным человеком и контролировал по всей России производство натуральных грузинских вин из этилового спирта, сиропа и лимонной кислоты. Но чтобы подпольные сомелье не забыли исконный букет легендарных напитков, в Москву время от времени контрабандой переправлялись бутылки с подлинными винами…

На выставку пришел и Черевков, да еще в смокинге с бабочкой. К тому же он взял с собой сотрудницу протокольного отдела мэрии Гузель, эмансипированную азиатку с глазами бешеной газели и повадками дорогой шлюхи. Восточная женщина реже забывает стыд, чем европейская, но уж если забывает, то бурно и навсегда. Вообще-то Константин Федорович был по музеям не ходок, но ему шепнули, что на открытие пожалует Сам! А лишний раз попасться на глаза начальству никогда не помешает. Конечно, Черевков насторожился, увидев на вернисаже свою жену, якобы поехавшую навестить маму Анну Ивановну, но семейные разборки, как воспитанный человек, отложил до вечера. Впрочем, он и сам влип, явившись на выставку с любовницей.