Министерство мокрых дел - Владимир Гриньков

– А я вот очередь займу, а после схожу. Мне недалеко, вторая дверь.

– Михална! Михална! Вы не скажете, что я за вами?!

– Она за мной.

– Это я за вами, а не она. В порядке живой очереди.

– Да она стояла! С самого начала!

– Вы еще скажите, что со вчерашнего дня записывались.

– Хам!

– Спокойствие! – возвысил голос Алексеич. – Всем хватит! Чем организованнее будем, тем быстрее рассосется очередь.

Если не хочешь потерять контроль над процессом, этот процесс надо возглавить. Я мысленно поаплодировал Алексеичу. Он застолбил за собой место смотрителя благословенного источника.

– Да, как же, рассосется тут очередь! – Полный сарказма мужской голос. – Не за хлебом стоим. Тут очередь до полного истощения резервуаров.

Очередь волновалась и уплотнялась. Ее хвост терялся где-то в недрах старинного здания. Ажиотаж нарастал. Уже пронесся слух, что кто-то с улицы пытался поучаствовать в дележе не принадлежащей ему благодати.

– Чужих не пускать!

– Надо выставить дежурных у входной двери!

– Да! Несколько мужчин. Помоложе и покрепче.

Но никто не шелохнулся.

В многолюдной толпе не было никого, кто не держал бы в руке какую-нибудь емкость. Шли с бутылками, банками, пищевыми канистрами и даже с пластиковыми пакетами, предусмотрительно вложенными один в другой.

– Один человек – одна емкость! – внес предложение Алексеич.

– Нет! – загудели те, что стояли поближе.

– Да-а! – заволновались в конце очереди. – И не больше литра в одни руки!

– Вы этот социализм бросьте! – загудели те, что ближе к крану. – Хватит уравниловки! Даром, что ли, мы в девяносто первом на баррикадах стояли!

– Половину продукта высосали, – сообщил мне Демин, взглянув на датчик. – Ста литров продукта как не бывало.

С уменьшением запасов водки Демин медленно мрачнел. Расточительство всегда было ему чуждо.

В очереди тем временем началась запись. Какой-то доброволец проставлял фломастером номера на ладонях участников дележа общественного продукта. Все подставляли ладони с непередаваемой словами готовностью. Этим людям потом интересно будет взглянуть на себя на экране телевизора. Совесть моя была чиста. Я не делал ничего особенного. Просто пустил из водопроводного крана водку. Дальше уже люди сами играли свою игру.

Напарники Алексеича уже успели где-то опорожнить свои канистры. Они не без труда пробились к поддерживающему зыбкий порядок Алексеичу. Увидев сорок литров порожней тары, очередь возроптала. Алексеич веско заметил, что он здесь первый. Его слова поставили под сомнение. Градус взаимного недовольства подскочил. Алексеичу и двоим его сообщникам противостояла огромная толпа.

– Съемка может закончиться плачевно, – признала Светлана.

– Ну уж этого-то я не допущу, – успокоил ее я.

– И правильно! – воодушевился Демин. – Выйди к ним. Пора заканчивать!

Он говорил это, кося взглядом в сторону датчика уровня драгоценной влаги.

Когда я появился в коридоре, на меня, кажется, никто даже внимания не обратил. Алексеич с жаром отстаивал свои права. Толпа чуть ли не хором сообщала ему, что она думает о его правах и о нем лично. В этой суматохе я смог пробраться почти к самому крану. Но тут меня остановили.

– Вы куда?

– Вы за кем стоите?

– Да он вовсе не стоял!

– Ты бы еще с рюмкой пришел, парень!

А в руке я держал двухсотграммовую майонезную баночку. И страстно хотел поучаствовать во всеобщем сумасшествии.

– Да он же не наш!

– Точно, чужой!

– Нет, не чужой, – сказала какая-то женщина в очках. – Я его где-то видела.

Секундное замешательство. Потом прыснула, закрыла лицо руками и отступила.

– Ой, какой кошмар!

Узнала. И другие узнали тоже. Шелест прошел по рядам. Толпа коллективно застеснялась и отхлынула. Алексеич наконец-то получил прекрасную возможность наполнить свои канистры. Но внезапное паническое отступление бывших страждущих сбивало его с толку. Никто уже не хотел пробиться к крану. Толпа таяла и торопилась раствориться. Подвох обнаружился, и участники событий спешили исчезнуть, унося с собой свой стыд и предательски пустую посуду.

Наконец и Алексеич дозрел. Часто-часто захлопал ресницами и спросил с запинкой:

– К-колодин? Евгений Иванович?

Неверяще смотрел на меня.

– Так это съемка? Ваш розыгрыш?

Обернулся к крану. Розыгрыш розыгрышем, но…

– Но водка-то из крана настоящая! – пробормотал вконец растерявшийся Алексеич.

– Настоящая, – подтвердил я. – Там ее еще литров тридцать осталось. Так что я за вами.

* * *

Я вышел на улицу. Кроваво-красное солнце, придавленное сверху сизо-черной тучей, клонилось к закату. Туча занимала все небо, оставляя лишь неширокую полосу над горизонтом. Было душно. Город ждал дождя.

– Женя!

Я обернулся. Ко мне неторопливой походкой человека, который может позволить себе не спешить, направлялся Борис.

– Жду тебя. Вижу – машина твоя на месте. Ну, думаю, скоро появишься.

Так я ему и поверил – что он по машине сориентировался. Его на меня вывели те ребята, что за мной присматривали. Вроде бы никого я в последние дни не замечал, но это всего лишь вопрос профессионализма.

– А деньги от тебя вернулись, – сказал Борис. – Что случилось?

– Ничего. Мне твои деньги ни к чему.

– Ты зря форсишь. Я тебе отвечаю. Договорились – получи.

Я опять сказал ему, что его деньги мне не нужны.

– Ты че, обиделся? – вроде бы удивился Борис. – Это ты зря. Ты вон пацанов моих под ментов подставил – и то я без претензий.

– Да вроде сами они, – сказал я нейтральным голосом.

– Сами! – засмеялся Борис. – Как же! Лапшу мне на уши не вешай. А еще школьника обидел. Сиротку бедного.

– Тот сиротка на меня с ножом бросался.

– Горяч, – признал Борис. – Детство у пацана трудное. Улица хорошему не научит.

Мне, в отличие от Бориса, вовсе не хотелось шутить.

– Если я еще хотя бы раз того «сироту» увижу рядом с Ольгой, – посулил я, – руки-ноги повыдергиваю.

– Не-е, к Ольге он теперь на пушечный выстрел не подойдет. Ни к чему это. Как там она, кстати? За границу не собирается?

– Я ее об этом не спрашивал.

– А ты спроси, – с напускной мягкостью посоветовал Борис.

Мне не по нраву такое обхождение. Не люблю людей, которые лезут в окно после того, как их не пустили в дверь. Упрямо гнут свое, делая вид, что не замечают недовольства собеседника.