Шаги навстречу - Кевин Алан Милн

Все машины прижимаются к обочине, давая проехать «скорой». У Бри шаги шире, чем у меня, поэтому она метров на десять впереди. Когда она добирается до перекрестка, то следует за Тэннером и, не глядя, переходит дорогу.

Нет! Стой!

— Бри! Осторожно!

Следующие секунды — самые долгие в моей жизни, даже дольше тех, когда я едва не утонул.

Когда Бри спешит через дорогу, она не замечает, что не все машины уступают путь «скорой помощи». Но я все вижу прекрасно и знаю, что сейчас произойдет.

Несправедливо, что я не могу этому помешать.

Нечестно, что водитель красной машины не уступил дорогу, когда услышал сирену.

Несправедливо, что он давит на газ, чтобы проскочить перекресток раньше остальных машин, и не замечает Бри, пока не становится слишком поздно.

Нечестно, что я стал свидетелем того, что происходит.

Жизнь вообще несправедлива.

Не знаю почему, но, когда я кричу Бри, сам смотрю на ее ноги — не могу оторвать взгляд от ее туфель. К сожалению, ее туфли не остаются у нее на ногах. От удара одна туфля отлетает метров на сорок в сторону Тэннера, на противоположную сторону дороги.

Я в ужасе застываю. Не знаю, что делать. Не могу двинуть ногой. Я ближе всего нахожусь к месту аварии, но замираю на тротуаре.

Меня вот-вот стошнит, как там, на пляже.

Краем глаза вижу, как Тэннер поворачивает и бежит к месту аварии. Он первый подбегает к Бри.

Машина «скорой помощи» останавливается; сирена продолжает завывать, когда с пассажирской стороны выскакивает врач. Он опускает рядом с Бри на колени, по другую сторону Тэннер, потом делает знак водителю, сирена умолкает.

Я на минуту задерживаюсь у места аварии, когда врачи начинают оказывать ей помощь. Потом разворачиваюсь и бегу домой, оставляя Бри с Тэннером и врачами «скорой помощи» посреди дороги.

Я бегу, и мне хочется умереть, потому что знаю, кто во всем виноват. Если бы я дождался отлива, чтобы вырыть спрятанные Бри сокровища, ничего бы не произошло. Или если бы я послушался Бри и дождался, когда пройдет большая волна, сейчас с ней все было бы в порядке. А я пожадничал, меня утащило в море, я чуть не утонул. Теперь обе мои сестры в опасности — и все из-за меня.

И что мне делать, если, вернувшись домой, я узнаю, что Энн умерла?

А если Бри тоже умрет? Как я объясню родителям, что с ней произошло?

Как мне признаться, что это я виноват?

Я замедляю шаг, поднимаясь на крыльцо, но знаю, что назад повернуть нельзя.

Я слышу, как в доме кричит отец.

— Да где же «скорая»? Почему не едет? Уже должны быть здесь!

— Делл, успокойся, — говорит мама, когда я открываю дверь и вбегаю в дом. — Я слышала сирены. Они скоро будут.

— Да, пап, остынь, — шепчет Энн слабым голосом. Она выглядит намного хуже, чем раньше. — «Скорая» будет через секунду.

— Нет, — негромко отвечаю я. — Возникла заминка…

Через пятнадцать минут я вытираю слезы, которые градом хлынули у меня из глаз, и вижу, как карета «скорой помощи» увозит обеих моих сестре. Больше места в салоне ни для кого не нашлось, да и помочь мы ничем не можем. Единственное, что нам остается, — смотреть им в след и молиться о чуде.

Собрав кое-какие вещи, мы забираемся в папину машину и спешим в реанимацию.

— Так нечестно, — повторяю я снова и снова, бездумно таращась в окно машины, пока мы едем в больницу Сисайда.

— Жизнь полна чудес… но справедливость не входит в их число.

Энн

Я знаю, что моя жизнь зависит от того, поеду ли я в этой машине «скорой помощи», но все мое естество, до последней клеточки, хочет быть в другом месте. Видеть лежащую рядом Бри — едва живую — намного больнее, чем любые физические страдания.

Зачем ты перебегала дорогу? Бри, пожалуйста, не умирай! Нам нужно доиграть…

Хотя через кислородную маску, которую нацепили на меня, разговаривать сложно, я продолжаю убеждать ее, чтобы она держалась, что все будет хорошо. Она молчит. На Бри тоже надета кислородная маска, она скрывает часть лица, но, несмотря на это, я вижу, что сестре плохо, потому что щеки и лоб у нее распухли и кровоточат.

Пожалуйста, Бри, очнись! Пожалуйста!

Я постоянно ощущаю в груди укусы пчел, когда мы с сиреной несемся по автостраде, но они меня не волнуют. Сейчас самое главное — это Бри, поскорее доставить ее в больницу.

Когда мы приезжаем, нас тут же развозят в разные стороны: ее в отделение травматологии, меня в кардиологию.

Когда приезжают родители, команды врачей из обоих отделений приходят к выводу, что в небольшой прибрежной больнице нет необходимых условий и оборудования для нашего лечения.

— А что с Бри? — слышу я папин вопрос, обращенный к врачу.

— Множественные травмы, — следует спокойный ответ. — Повреждена селезенка, легкое, переломы, внутреннее кровотечение. Но больше всего нас беспокоит — у нас просто нет необходимых специалистов — состояние ее головного мозга. У нее сильное сотрясение, внутри обширная гематома. Давление мы стабилизировали, но ее лучше отправить в Портленд.

Он смотрит на меня:

— А Энн?

— Мы уже связались с врачами из больницы Сент-Винсента. Ее ждут. Мы отправим обеих, как только будет готов вертолет.

Вскоре нас с Бри на каталках погружают рядышком в красно-белый вертолет — мы возвращаемся в Портленд. Это мой первый полет на вертолете. Но я ненавижу его. Мне хотелось насладиться полетом, но я непрерывно плачу.

Бри лежит неподвижно.

Не разговаривает со мной.

Не издает ни звука.

Врачи просят меня успокоиться, от слез моему сердцу только хуже, но я не могу остановиться.

Здесь лежит моя сестра!

На борту с нами папа, он тоже продолжает успокаивать меня, говорит, чтобы я не волновалась, все наладится. Но откуда он знает?

Бабочки в моем животе говорят, чтобы я не доверяла ему.

Чтобы помочь мне — и моим бабочкам — успокоиться, мне ставят капельницу, а потом весь мир блекнет…

* * *

На следующий день я просыпаюсь в крошечной палате портлендской больницы. Сначала перед глазами все плывет, но уши слышат отлично, наверное, поэтому первое, что я осознаю, — рядом плачет мама.

Она тут же перестает, когда видит, что я очнулась.

Когда я спрашиваю у нее, что случилось, она отвечает:

— Ничего, — но я знаю, что это неправда.

Потом интересуюсь, как мои дела.