Близнецы - Тесса де Лоо

— Он же ненавидит нацистов.

— Ты сама в этом убедишься — они скоро пригласят и жен.

Анна получила разрешение на поездку. В последнюю неделю августа она отправилась к Мартину на четырнадцать дней. Бомбежки практически стерли Нюрнберг с лица земли, однако занятая СС гостиница для журналистов еще была цела. Для супружеских пар забронировали шикарные номера. По утрам военные выходили на легкую тренировку, все остальное время было полностью в их распоряжении. Казармы тоже представляли собой оазис покоя посреди хаоса: все блестело, сияло, дух почтения распространялся не только на людей, но и на вещи. Отец Мартина не преувеличивал: Мартин, который так ценил хорошие манеры, аккуратность и благовоспитанность, отводил душу. Они упивались неожиданным свиданием, как медовым месяцем, — военное руководство баловало молодых. Время от времени где-то разрывалась бомба — досадная мелочь, на которую уже давно никто не обращал внимания. С почти маниакальным рвением они фотографировали друг друга: радостный Мартин в форме, Анна в кремовом костюме, перешитом из бывшего теннисного платья фрау фон Гарлиц.

Женщины, знакомые по поездке к Балтийскому морю, тоже все были там, взахлеб наслаждаясь каждым отпущенным им днем, каждой ночью. Только одна из этих женщин сквозь слезы отчаяния поведала Анне, что ее родители запретили ей заводить ребенка от человека, который, не исключено, скоро погибнет.

— Каждый вечер я вынуждена ему отказывать, — всхлипывала она.

Анна, которая сама не могла дождаться первых признаков беременности, подбодрила ее:

— Если его убьют, то у тебя, по крайней мере, будет потрясающее утешение — его ребенок… Хотя о чем мы говорим, война уже почти кончилась! Все они скоро вернуться домой, и мы станем жить под одной крышей, и вот тогда… — Анна, улыбаясь, подняла указательный палец, — вот тогда начнется настоящая война, дорогуша.

Забота Мартина о своей благоверной принимала порой гротесковые формы. Как-то утром все женщины нежились в бассейне. Анна плыла на спине, как вдруг одна из купальщиц завизжала: «Выходите, выходите, сюда идут офицеры!» Женщины мгновенно выскочили из воды и побежали в раздевалки. Анна же удивленно огляделась по сторонам и невозмутимо поплыла дальше, не обращая внимания на близко звучащую строевую песню. Только когда офицеры уже изготовились к прыжку в воду, она сообразила, что ее присутствие, возможно, здесь нежелательно. Не торопясь, она подплыла к бортику. В скромном черном купальнике, прикрывающем, но не скрывающем ее пышные формы, она проследовала мимо них в раздевалку, успев заметить плотно сжатые губы и разъяренный взгляд Мартина. Вечером он взорвался: как могла она показаться в таком виде перед всей честной компанией? Она пожала плечами.

— Я просто купалась.

Уязвленный до глубины души, он покачал головой.

— Моя жена… на глазах у всех.

— Но бассейн же общий, — невинно улыбнулась Анна.

— Моей жене так вести себя не подобает.

— Очевидно, подобает.

Их представления о правилах приличия резко расходились.

— Я не хочу, чтобы они отпускали шуточки в твой адрес. Я же их знаю.

Ей надоела эта дискуссия.

— Если ты не прекратишь, я с тобой разведусь, — выпалила она, не сдержавшись. Он настолько испугался, что растроганная Анна, сожалея о сказанном, бросилась к нему на шею. Глупо спорить по пустякам — времени-то было в обрез.

В последнюю ночь она проснулась от страшного озноба. Мартин, даже во сне реагировавший на ее самочувствие, открыл глаза и прижал ее к себе.

— Тебе страшно… — сказал он сонным голосом.

Она склонила голову ему на грудь.

— Я не знаю.

Он крепко ее обнял.

— Мы должны об этом поговорить, — спокойно сказал он. — Думаю, сейчас подходящий момент. Послушай. Миллионы гибнут в этой чертовой войне, до сих пор мне везло. Но где гарантия, что фортуна будет улыбаться мне и дальше? Почему? Уже убито столько людей, почему не я? Я не боюсь смерти, она наступает очень быстро, не волнуйся. Меня беспокоит лишь одно — я не смогу тебе помочь. Я точно знаю, что с тобой случится. Ты хрупкая, как фарфор, но никто об этом не подозревает. Ты всегда играешь роль сильной и стойкой, хотя на самом деле ты чувствительная и ранимая. Я тебе нужен. Но даже если я умру, ты должна продолжать жить. Обещай мне одно: не своди счеты с жизнью. Если ты покончишь с собой, я не посмотрю в твою сторону! Я не подам тебе руки!

В комнате было тихо — лишь его сердце стучало возле ее уха. Невозможно было себе представить, что в какой-то момент этот стук прекратится, что случится непоправимое и оборвется связь с этим теплым дышащим телом, принадлежащим не только армии, но и им двоим. Благополучие этого тела столь тесно соединялось с ее собственным, что она не желала ничегошеньки слушать, и все же каждое из его слов прочно врезалось в память.

— Кроме того, ты не должна до конца своей жизни посыпать голову пеплом. Даже если я умру, я хочу, чтобы моя жена оставалась красавицей. Обещаешь? Я скажу, что тебе делать. Ты выстоишь только тогда, когда будешь помогать другим. Тем, кому еще хуже. Устройся на работу в госпиталь или еще куда-нибудь… только так ты останешься на плаву, я тебя знаю…

Вместо того чтобы искать у нее утешения и поддержки перед лицом возможной смерти, он, не теряя присутствия духа, давал ей инструкции на всю ее оставшуюся жизнь. В итоге страх Анны уступил место полному покою — Мартин сплел вокруг них обоих непроницаемый надежный кокон, где царила мирная знакомая тишина, где жизнь и смерть переплетались естественным образом. Они заснули в объятьях друг друга — в объятьях же и пробудились на следующее утро.

Погода стояла чудесная. Мартин еще никогда не был так хорош собой: загорелый, бодрый, веселый. Анна высунулась из окна тронувшегося поезда, Мартин бежал вслед и махал на прощанье.

— Auf Wiedersehen in Wien, diese Scheiße ist sowieso bald zu Ende![85]— кричал он бойко.

Анна замерла — из уст офицера СС подобное проявление оптимизма считалось непростительным. Эхо его слов раскатилось по всей платформе. Она зажмурила глаза в тревожном ожидании, что его вот-вот арестуют. Сердце выскакивало из груди. Но он все еще стоял и махал ей, и никто его не трогал.

В Вене оказалось отнюдь не безопасно. Чтобы отрезать немецким войскам обратный путь из Балкан, американцы прибегли к массированным бомбардировкам города. Не решаясь подниматься над Альпами по ночам, они летали ^только днем. Окна в доме разбились, Анна заколотила их картоном. Прозвучала сирена, Анна помчалась в ближайшее бомбоубежище, заметив по дороге, как старая женщина прячется в подъезде.

— Что вы делаете… — крикнула Анна, таща ее за руку с собой, — быстро в бомбоубежище.

Внутри было не протолкнуться.