Борис и Глеб - Андрей Ранчин

Эти аргументы неравноценны. Остромирово Евангелие было переписано с болгарского оригинала, поэтому в его месяцеслове и нет имен Бориса и Глеба. Впрочем, их нет даже в месяцеслове Архангельского Евангелия 1093 года, хотя к тому времени братья были точно признаны святыми. Имя Святополк встречается в древнерусском княжеском именослове даже у князей, живших в XII веке (Святополк Мстиславич, Святополк Юрьевич), несмотря на то, что к этому времени Борис и Глеб уже много десятилетий почитались как святые. Под 1173 годом в Ипатьевской летописи упомянут галицкий боярин Святополк — быть тезкой «нового Каина» ему тоже не было зазорно. «Косвенная вина в гибели братьев (участие в распре с ними) с точки зрения родовой традиции, по-видимому, не могла быть причиной исключения князя из семейной истории, не могла сделать запретным воспроизведение его имени. Подобный конфликт в рамках родовой практики был делом более или менее обычным и еще мог подлежать разрешению и, в определенном смысле, забвению », — пишут современные исследователи княжеского именослова. Новорожденным княжичам во времена правления Ярослава, как мы уже говорили, нарекали имена в память о родичах не из предыдущего, отцовского поколения, а из поколения дедов. Сыновьям же Ярослава Борис и Глеб приходились дядьями. А вот внуки Ярослава носили и княжие, и крестильные имена Бориса и Глеба. Кроме того, Борис и Глеб, видимо, были канонизированы в самые последние годы Ярославова княжения, уже после рождения всех его сыновей. К тому же старший из Ярославовых внуков, Глеб Святославич, появился на свет задолго до 1072 года — уже в 1056 году он был правящим князем, причем, скорее всего, это имя было и княжим, и крестильным одновременно, что вроде бы свидетельствует об уже оформившемся почитании по крайней мере одного из братьев — Глеба.

Удивительным на первый взгляд кажется умолчание Ила-риона. Но даже если придавать ему такое значение, из этого следует лишь то, что Борис и Глеб не были канонизированы в первые десятилетия княжения Ярослава; но канонизация вполне могла произойти позднее, в частности после 1050 года. Л. Мюллер в осторожной форме предположил, какими были основания для отказа от этого упоминания — это якобы были Ярославовы попытки добиться канонизации отца, князя Владимира, у могилы которого, по свидетельству «Памяти и похвалы князю Владимиру», не совершались чудеса. Однако это объяснение представляется слишком рационалистичным. Кроме того, нет никаких бесспорных свидетельств, что Ярослав Мудрый добивался канонизации Владимира. Допустимо иное предположение, основанное на авторской установке в «Слове о Законе и Благодати», насколько ее можно понять. В Иларионовой проповеди все упоминания о князьях подчинены родословному принципу. О значимости этого принципа свидетельствует решимость книжника упомянуть даже имена князей-язычников Игоря и Святослава — деда и отца Владимира. Стержень заключительной «русской» части «Слова…» (Похвалы Владимиру) — генеалогический: Игорь Старый — Святослав — Владимир — Георгий (Ярослав Мудрый) — его супруга Ирина (Ингигерд) — дети Георгия и Ирины — внуки Георгия и Ирины. Упомянута еще Ольга[172], но не столько как бабка Владимира, сколько как первая княгиня-христианка. Боковые линии игнорируются. Потому и не упомянуты, вероятно, сводные братья Ярослава Борис и Глеб, несмотря на то, что если не общецерковное, то местное почитание их к моменту произнесения «Слова…» Илариона (по А. Поппэ, это годовщина дня успения Владимира, 15 июля 1049 или 1050 года)[173] уже существовало[174].

Остаются непонятные сомнения митрополита Георгия в святости Бориса и Глеба. Возможно, они носили ритуальный, этикетный характер и в конечном итоге имели целью лишь подчеркнуть святость новомучеников[175]. Но не исключено всё же, что митрополит действительно не был уверен в святости братьев и сомневался в правомерности уже произошедшей некогда канонизации. Борис и Глеб не были мучениками за веру в собственном смысле слова — Святополк не побуждал их отречься от Христа, и для почитания святых братьев не было образцов в византийской агиографии. Византия почти не знала причисленных к лику святых правителей,[176] хотя многие императоры были вероломно убиты соперниками-заговорщиками. В том, что митрополит мог сомневаться в святости уже канонизированных Бориса и Глеба, нет ничего невероятного, ибо церковная история знает и случаи деканонизации святых (как, например, Анны Кашинской в XVII столетии).