Карусель - Уильям Сомерсет Моэм

Фрэнк, чуть поколебавшись, решил, что лучше сказать правду.

— Думаю, это вопрос нескольких дней.

Белла смотрела на него, не отводя глаз, но теперь она так хорошо научилась сохранять самообладание, что ни ужас, ни боль не могли стереть неизменное спокойствие с ее лица.

— Неужели больше ничего нельзя сделать? — спросила она.

— Ничего. Я ничем не могу вам помочь. Но если вам это принесет хоть какое-то облегчение, телеграфируйте мне, когда у него откроется новое кровотечение.

— Оно станет последним?

— Да.

Когда Белла вернулась к Герберту, он улыбался так лучезарно, что, казалось, мрачный прогноз Фрэнка никак не может быть правдой.

— Ну, и что доктор сказал?

— Он говорит, ты удивительным образом набираешь силы, — ответила она с улыбкой. — Надеюсь, скоро ты снова сможешь вставать.

— Я чувствую себя так хорошо, как только возможно. Через две недели мы сможем отправиться на море.

Оба знали, что каждый скрывает свои истинные мысли, но ни у нее, ни у него не хватало духа оставить пустые надежды, которыми они так долго пытались ободрить друг друга. И все же для Беллы напряжение становилось невыносимым, она упросила мисс Ли приехать к ним в гости. Декан так полюбил Герберта, что она не осмеливалась сказать ему правду и хотела, чтобы мисс Ли немного отвлекла его. Без посторонней помощи Белла не смогла бы долго изображать веселье, и лишь присутствие гостьи еще могло позволить ей сохранить наигранную жизнерадостность.

Мисс Ли согласилась и тотчас приехала. Но, осознав, что по роли ей предназначено добавить искру радости в финальный акт пьесы жизни, она почувствовала, что это в некотором роде отвратительно. Ее как будто пригласили на мрачный праздник наблюдать за тем, как умирает бедный мальчик. Однако с присущим ей рвением она изо всех сил пыталась развлечь декана, справедливо полагая, что ее умение поддержать беседу находится не на самом презренном уровне. Герберт бесконечно радовался, слушая ее разговоры со стариком, когда она мягко поддразнивала его, играя словами с проворством легкокрылой бабочки, выдвигала опасные теории, которые защищала с присущей ей находчивостью. Декан получал удовольствие от состязаний с ней и спорил, опираясь на свои знания и здравый смысл. Явно простыми вопросами он стремился заманить ее в капкан противоречий, но даже если преуспевал, то не получал от этого никакого преимущества, ибо она выпутывалась при помощи колкостей, цветистых выражений или шуток. И еще, поскольку значение придавалось лишь эстетической ценности фразы, мисс Ли могла заявить о своем полном безразличии к предмету спора. Она выдавала парадокс за парадоксом или вела полемику с точностью Евклида.

— У человека есть четыре страсти, — говорила она. — Любовь, власть, пища и риторика. Но лишь одна риторика защищает от пресыщения, тоски и диспепсии.

Прошло две недели, и однажды утром, когда Герберт Филд остался наедине с Беллой, у него началось очередное кровотечение, и в какой-то момент она решила, что он умирает. Герберт потерял сознание от истощения, и в ужасе она велела послать за местным доктором. Наконец молодого человека привели в чувство, но стало очевидно, что конец близок. От этого последнего приступа он никогда не оправится. И все же казалось невероятным, что помочь ему никак нельзя. Должно же быть какое-то лекарство для чрезвычайных случаев, для приема которого как раз наступил подходящий момент, и Белла спросила мисс Ли, не стоит ли вызвать Фрэнка.

— В любом случае мы больше никогда не побеспокоим его, — заметила Белла.

— Вы не знаете Фрэнка, — возразила мисс Ли. — Разумеется, он сейчас же приедет.

Была отправлена телеграмма, и через четыре часа приехал Фрэнк. Он заключил, что Герберт безнадежен. Филд парил между жизнью и смертью, поддерживаемый постоянным приемом стимуляторов, и его близким ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать. Когда Белла сказала отцу, от которого как можно дольше пыталась скрывать состояние мужа, что тот вряд ли переживет эту ночь, он на мгновение опустил глаза, а потом повернулся к Фрэнку:

— Ему хватит сил, чтобы я провел обряд причащения?

— Он этого хочет?

— Думаю, да. Я разговаривал с ним раньше, и он сказал мне, что желает причаститься перед смертью.

— Прекрасно.

Белла отправилась готовить мужа, а декан облачился в церковные одежды. Фрэнк также пришел в спальню, чтобы быть рядом на случай необходимости, и стоял у окна, отделившись от тех троих, кто совершал священную тайну. Ему показалось, будто декан странным образом преобразился. Какое-то величие снизошло на Божьего слугу, и, пока он читал молитвы, его лицо походило на лик святого на иконе.

— «Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь».

Белла склонилась у кровати, а Герберт Филд, изнуренный и совсем слабый, с печальным выражением глаз, неестественно сиявших на белом изможденном лице, внимательно слушал. Теперь уже не было страха, осталась только покорность и надежда. Было видно: он всем сердцем верил, что ему обещают вечную жизнь и отпущение былых грехов. И Фрэнк, которого носило по волнам сомнений, завидовал этой непоколебимой уверенности.

— «Тело Господа нашего Иисуса Христа, за тебя преданное, да сохранит тело и душу твою в жизнь вечную: прими и вкуси сие в воспоминание, что Христос умер за тебя, и питайся Им в сердце твоем с верою и благодарением».

Умирающий юноша принял хлеб и вино, которые непостижимым образом готовят христианскую душу к путешествию в жизнь после смерти, и, казалось, они принесли ему несказанное облегчение. Измученное тело чудом расслабилось, воспаленный ум обрел спокойствие.

Декан прочел последние торжественные строки и, встав с колен, поцеловал юношу в лоб. Герберт был слишком слаб, чтобы говорить, но едва заметная тень улыбки тронула его губы. Наконец он тихо заснул. Близился вечер, и Фрэнк предложил вывести декана погулять на свежем воздухе.

— Ведь нет опасности, что он умрет прямо сейчас? — спросил старик.

— Не думаю. Вероятно, он доживет до утра.

Они вышли из сада на прилегающую территорию. Там было большое зеленое поле, где обычно мальчики играли в крикет, но сейчас они уехали на каникулы, и только карканье грачей, тяжело летавших над вязами, нарушало тишину. Рядом располагался собор, его серые стены гармонировали с розовым вечерним светом, и центральная башня в безупречном великолепии взмывала в небеса как воплощение человеческой силы, обращенной в камень. Вокруг теснились дома каноников. День выдался жаркий и ясный, но теперь легкий бриз обдувал лица двух джентльменов, что медленно брели по тропинке. Это было место, дышавшее умиротворением столь совершенным, что Фрэнк мечтательно пожалел, что его жизнь протекает не в таком приятном окружении. Время от времени колокола собора отбивали очередную четверть часа. Оба мужчины молчали, погруженные в свои мысли, и шли, пока заходящее солнце не предупредило их о приближении ночи. Когда они вернулись домой, мисс Ли сообщила, что Герберт проснулся и просит позвать декана. Она предложила, чтобы они сначала поели, а потом отправились к нему в комнату. Казалось, ему чуть лучше, и она спросила Фрэнка, осталась ли еще хоть какая-то надежда.