Последний рыцарь короля - Нина Линдт

– Боже мой! – Анна схватилась за голову. – Что же с нами случилось?

– Донна! – Винченцо Доре, оруженосец, друживший с Николеттой, схватил ее и оттащил в сторону.

– Винченцо! Ради Бога, вы должны его остановить! – донна растерянно следовала за ним, упираясь и пытаясь отвести его туда, где исчез в общей массе воинов Вильям.

– Приношу извинения, донна, но это ради вашего же спасения, – Винченцо слегка поклонился и вместо того, чтобы, как хотела донна, пойти вслед за ней ко рву, подхватил ее и потащил вглубь лагеря. Она сначала пыталась остановить его, но потом поняла, что с ее стороны было глупостью вмешиваться в войну мужчин. Это мужчины придумывают войны, мужчины играют в опасные игры, им нравится щекотать друг другу нервы холодной сталью, а идеалы для них – лишь повод для борьбы. Она покорно села в шатре, где уже сидели Марго и Катрин, и покорно сложила ладони в молитве, которую читал, запинаясь, капеллан. Но молитва не шла ей на ум, ее мысли были далеко от Бога, к которому всего полчаса назад она была так близка. Донна Анна думала о тех, кого знала, и представляла их на поле битвы: Вильям – неловкий и азартный, Роберт – тщеславный и увлекающийся, герцог – благородный и хладнокровный, король – величественный и смелый… Сколько лиц пронеслось перед ее глазами за несколько секунд, столько раз она мысленно просила их вернуться невредимыми и, оглядываясь на Маргариту и Катрин с Николеттой, она знала: они думают о том же.

В тот день с поля боя многие вернулись ранеными. Оруженосцы пытались помочь своим рыцарям перевязать раны, уцелевшие рыцари тоже помогали товарищам, но пострадавших было слишком много. Мэтр Жербер Конш, тот самый человек с жиденькой бородкой, что пытался оказать помощь раненому безумцу из дома Шатийон, помогал по мере своих сил. Он был врачом, одним из немногих, что поехали в поход. Донна Анна, понаблюдав некоторое время, как входят в лагерь на плечах товарищей или въезжают, согнувшись на лошадях, истекающие кровью раненые, крикнула Николетту и Катрин и нырнула в свою палатку за саквояжем. Это был первый раз, когда она открыла второе дно саквояжа, чтобы достать оттуда лекарственные травы, до этого она лишь читала надписи на горшочках и мешочках и сравнивала их с инструкцией, написанной рукой Августа.

– Сходи к королевской палатке, – бросила она Катрин, – король говорил, что у него есть льняные простыни, когда я разговаривала с ним об этих ужасных тряпках, которыми заматывают раны его рыцари. Их надо будет разрезать на бинты. Николетта, ставь котелок, да побольше, вода должна закипеть. Здесь даже есть инструменты! – она, не веря своим глазам, уставилась на маленькое углубление, которое не замечала раньше. Поблескивая холодным светом, там лежали маленькие хирургические инструменты. – Но я не знаю, что с ними делать. Господи, помоги нам, ну же, за дело!

Мэтр Жербер Конш, увидев полную решимости донну Анну с ее свитой, только коротко кивнул в спешке.

– Умеете бинтовать?

– Да.

– Хорошо, я закончил штопать, дело за вами.

И он перешел к следующему раненому.

Сначала крестоносцы не воспринимали ее всерьез, пытались отстранить и не доверяли ей своих ран, но она была еще упрямее их. Она понимала, что смущает их, прикасаясь к их обнаженным, уязвимым телам, и внушала, протирая кровь:

– Воспринимайте меня как сестру. Я лишь хочу помочь, поверьте.

Она обошла за вечер пятьдесят четыре человека, а их были сотни, тысячи… Донна Анна с ног валилась от усталости – совсем не таким представлялся ей этот праздничный вечер. Катрин разделила с ней участь медсестры: помогала перевязывать и точно так же преуспела немного. Вильям Уилфрид вернулся здоровым, таскал за ними тазы и ведра с теплой водой, выносил грязную. Его присутствие влияло благотворно на гордость рыцарей, и они смирялись под руками женщин. Все раны носили примерно одинаковый характер – порезы, уколы, ссадины, огромные рассеченные раны и застрявшие наконечники копий и стрел. Постепенно процесс перевязки наладился, женщины набили руку, дело пошло быстрее. Мэтр Конш звал Анну к себе, не прерывая оказание помощи рыцарю, он объяснял ей, что делает и почему.

– А мне вы поможете, донна? – Анна узнала голос мужа – насмешливый и хриплый. Ничего не отвечая, она помогла ему снять кожаный жакет, обнажила кровоточащее плечо. Промывая и перевязывая рану, она старалась не смотреть на него, словно была слишком занята. Николо смотрел на нее долгое время молча, потом спросил:

– Вы подумали над моим предложением? Как насчет того, чтобы заключить перемирие? – не получив ответа, он схватил ее за руку и остановил.

– Дон Висконти, у меня много дел, отпустите, я должна помочь другим, – все так же избегая контакта с его глазами, изучающими ее лицо, ответила донна.

– Другим? – он сжал ее руку так, что она поморщилась от боли, он нажал сильнее, она согнулась, чтобы не закричать. – Вы моя жена, Анна, – прошептал он ей на ухо, – не забывайте. У меня на вас все права!

«Ненадолго», – мелькнуло у нее в голове. Вчера, накануне вечерней молитвы, архиепископ сказал ей, что бумаги о разводе уже готовы и прибудут в лагерь со следующим караваном. Она будет свободна и сможет вернуться в Дамьетту, а оттуда – в Италию и там узнать, куда делся проклятый Герцог.

В очередной потасовке, спустя несколько дней, умер епископ де ла Тур. Я его совсем не знала, но многие скорбели о нем. Архиепископ устроил грандиозные проводы, де ла Тура похоронили на высоком берегу недалеко от лагеря. Смущало то, что количество крестов над могилами увеличивалось с каждым днем. Новый, 1250-й год встретили сидя в моем шатре втроем, пока Николетта гуляла по лагерю с Винченцо. Держа в руках кубки с вином, мы невесело смотрели друг на друга, пристально, в глаза, словно спрашивая: «Сколько еще ты выдержишь, друг? Скажи, мы вернемся домой? Скажи, что ты боишься того же, что и я…» Но мы молчали. Все и так было ясно.

Мы не знали, когда пробило двенадцать, Вадик просто пробурчал: «Бум-бум-бум…», и мы поздравили друг друга с наступившим новым годом.

Ночи были прохладными, поэтому Николетта вернулась довольно быстро, и Катя с Вадиком удалились в свой шатер. Теперь у них не было возможности спать отдельно, поэтому они смирились с соседством друг друга, как смирились уже со многим. Было забавно наблюдать за процессом их притирания из-за вынужденного сожительства. Вадик для Кати был слишком темпераментным и подвижным, Катя все же была более флегматична, ее редко удавалось вывести из себя, она старалась взвешивать все то, что говорила. Но недостаток ее состоял в том, что она требовала того же от остальных, не понимая, что все кругом разные. Вадик взрывался из-за мелочи, бросал замечания, не думая, был слишком активен. Катя молчаливо терпела его выходки, изредка позволяя себе минуты открытого сопротивления. В эти моменты за ними было крайне интересно наблюдать, я, наверное, умерла бы от скуки, если б они вдруг сошлись характерами.

Не проходило дня, чтобы конница неприятеля не нападала на лагерь, но инженеры достаточно укрепили его, и теперь он напоминал огромный форт или маленькую деревню, обнесенную рвом и деревянными сооружениями. Но настоящий кошмар начался, когда французы, закончив подготовку укреплений на берегу, начали строительство плотины.