Сорняк, обвивший сумку палача - Алан Брэдли

«Или Национальную галерею», — кисло добавлял он.

Но в этом случае над ним одержали победу.

— Но это же история, Хэвиленд, — громко сказала тетушка Фелисити. — Ты бы лишил своих дочерей возможности видеть, как Генрих V обращается к своим людям в день святого Криспина?

Она встала в позу в центре гостиной:

Старик о них расскажет повесть сыну,

И Криспианов день забыт не будет

Отныне до скончания веков;

С ним сохранится память и о нас —

О нас, о горсточке счастливцев, братьев.

— Вздор! — заявил отец, но тетушка Фелисити, словно Генрих V, неустрашимо продолжила:

Тот, кто сегодня кровь со мной прольет.

Мне станет братом: как бы ни был низок,

Его облагородит этот день;

И проклянут свою судьбу дворяне,

Что в этот день не с нами, а в кровати:

Язык прикусят, лишь заговорит

Соратник наш в бою в Криспинов день.[94]

— Все это очень хорошо, но в 1415 году не было телевидения, — произнес отец довольно угрюмо, совершенно не уловив смысл ее слов.

Но затем произошло кое-что знаменательное. Один из наладчиков, тот, что находился в гостиной, уставился в приемник и начал выкрикивать инструкции через окно коллеге на лужайке, а тот, голосом муштрующего сержанта, передавал их человеку на крыше.

— Держи ее, Гарри! Назад… назад… назад. Нет… ты потерял сигнал. Назад, в другую сторону…

В этот самый момент отец вошел в комнату, собираясь, как я предполагаю, обдать презрением всю эту операцию, когда его взгляд привлекло что-то на испещренном полосами экране.

— Стоп! — завопил он, и его слово затихающим эхом было передано наладчикам на лужайку и вверх на крышу.

— Бог мой, — сказал он. — 1856 год, «Британская Розовая Гвиана».[95]Немного назад! — крикнул он, показывая руками.

Снова его инструкции были переданы по цепочке наверх, и картинка немного прочистилась.

— Точно как я думал, — сказал он. — Я знал, что она где-то есть. Ее выставляют на аукцион. Включите звук.

Как иногда подстраивает судьба, «Би-би-си» в этот момент передавало программу о марках, и миг спустя отец подтащил кресло, нацепил на нос очки в проволочной оправе и отказался двигаться с места.

— Тихо, Фелисити! — гаркнул он, когда она попыталась вмешаться. — Это чрезвычайно важно.

Так и случилось, что отец позволил Одноглазому Зверю обосноваться в гостиной.

По крайней мере на какое-то время.

И теперь, когда приближался час предания Руперта земле (я слышала, как эту фразу Даффи повторяла для миссис Мюллет), Доггер отошел в вестибюль, чтобы впустить викария, который, хоть и не проводил похороны, тем не менее почувствовал профессиональную необходимость пожать руки каждому из нас, войдя в гостиную.

— Боже, боже, — сказал он. — Подумать только, что этот бедняга испустил дух прямо здесь, в Бишоп-Лейси.

Как только он занял место на диване, снова зазвенел звонок в дверь, и через несколько секунд Доггер вернулся с неожиданным гостем.

— Мистер Дитер Шранц, — объявил он в дверях, без усилий снова принимая на себя роль дворецкого.

Фели вскочила на ноги и поплыла по гостиной приветствовать Дитера, протянув руки ладонями вниз, будто шла во сне.

Она ослепительна, эта мегера!

Я молилась, чтобы она споткнулась о ковер.

— Пожалуйста, опусти занавески, Доггер, — сказал отец, и, когда Доггер исполнил просьбу, свет в комнате исчез, оставив нас всех сидеть в темноте.

На экране, как я уже говорила, плавал мокрый тротуар Портленд-Плейс перед штабквартирой «Би-би-си», и тихий торжественный голос диктора начал вещать (это мог быть Ричард Димбльби[96]или просто кто-то с похожим голосом):

— И теперь изо всех уголков королевства собираются дети. Сегодня их приводят матери и отцы, няньки, гувернантки, а некоторых, осмелюсь сказать, бабушки и дедушки.

Они часами стоят здесь, на Портленд-Плейс, под дождем, молодые и старые, каждый терпеливо ждет своей очереди сказать последнее печальное «прощай» человеку, околдовавшему их сердца; отдать последние почести Руперту Порсону, гению, каждый день в четыре часа похищавшему их у привычной жизни и, подобно Гаммельнскому крысолову, уводившему в свое «Волшебное королевство»…

Гению? Что ж, это некоторое преувеличение. Руперт был блистательным шоуменом, в этом нет никакого сомнения. Но гением? Этот человек был негодяем, бабником, задирой и скотиной.

Но разве это мешало ему быть гением? Не думаю. Мозги и мораль не имеют ничего общего друг с другом. Возьмите меня, например: часто говорят, что у меня выдающийся ум, однако мои мозги чаще всего заняты изобретением новых интересных способов причинить моим врагам внезапную, мучительную смерть с рвотой и судорогами.

Я твердо убеждена, что яды появились на земле для того, чтобы их открыли — и нашли им хорошее применение — те из нас, у кого есть ум, но не обязательно физическая сила, чтобы…

Яд! Я совсем забыла о подправленных конфетах!

Интересно, Фели уже съела их? Не похоже, если бы да, она бы не сидела здесь с таким раздражающим спокойствием, в то время как Дитер, словно конюх, восхищающийся своей кобылкой, оценивающе разглядывал ее стати.

Сероводорода, который я вколола в сладости, слишком мало, чтобы убить, в любом случае. Проникнув в тело — если предположить, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы его проглотить, — он окислится до сульфата водорода и в этом виде постепенно выйдет с мочой.

Такое ли уж преступление то, что я совершила? Сульфид этана в изобилии добавляют в искусственно ароматизированные сладости, и, насколько я знаю, за это еще никого не повесили.

Когда мои глаза приспособились к темноте гостиной, я смогла окинуть быстрым взглядом лица, освещенные свечением телевизора. Миссис Мюллет? Нет, Фели не стала бы тратить свои конфеты на миссис Мюллет. Отец и Доггер — не обсуждается, викарий тоже.