Я знаю тайну - Тесс Герритсен

– Билли дал тебе камень, и ты ударила ее. Вы оба ее убили. А потом ты взяла шапочку.

– Эта сказка никогда не выдержит проверку в суде. Ты был под воздействием кетамина. Тебе никто не поверит.

– И это твой ответ? – Он с отвращением смотрит на меня. – Тебе больше нечего сказать о маленькой девочке, пропавшей столько лет назад? О ее матери, чье сердце было тогда разбито? Все, что ты можешь сказать, – это «не выдержит проверку в суде»?

– Не выдержит. – Я снова беру бокал и беззаботно делаю глоток. – К тому же мне было всего десять лет. Вспомни, чего только ты сам не делал в десять лет.

– Я никогда никого не убивал.

– Там не так все было.

– А как там было, Холли? Ты права, в суде это дело развалится, так что ты вполне можешь сказать мне правду. Я больше не собираюсь встречаться с тобой, поэтому тебе нечего терять.

Я смотрю на него несколько мгновений, взвешивая, что он может сделать с правдой. Пойти в полицию? Выболтать какой-нибудь газете? Нет уж, я не настолько глупа.

– Ради матери этой маленькой девочки – она двадцать лет ждала, что Лиззи вернется домой. Дай ей хоть это. Тебе достаточно просто сказать, где тело.

– И испортить собственную жизнь?

– Твою жизнь. Все дело в тебе, верно? – Он покачивает головой. – И как я, черт возьми, не разглядел этого раньше?

– Брось, Эверетт. Ты делаешь из мухи слона.

Я протягиваю руку и прикасаюсь к его лицу.

Его пробирает дрожь, и он отшатывается назад.

– У нас ведь было кое-что вместе. Хорошее времечко. – Я улыбаюсь. – Отличный секс. Прошу тебя, давай оставим это позади и забудем все, что случилось.

– В том-то и дело, Холли: все случилось. И теперь я знаю, что ты такое на самом деле.

Он разворачивается и выходит из кухни.

Я хватаю его за руку:

– Ты ведь никому не скажешь?

– А если скажу?

– Тебе не поверят. Скажут, что это месть отвергнутого бойфренда. А я скажу, что ты надругался надо мной. Угрожал мне.

– И ты это сделаешь, правда?

– Если потребуется.

– Мне не нужно ничего никому говорить. Потому что тебя слушают прямо сейчас. Каждое твое слово.

Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать услышанное. И как только смысл его слов доходит до меня, я хватаю его за рубашку и рывком расстегиваю ее – он даже не успевает прореагировать. Летят на пол пуговицы. Эверетт стоит в распахнутой рубашке, а я смотрю на красноречивые провода у него на груди.

Я отскакиваю от него и начинаю бешено прокручивать в голове все, что сказала ему и что наверняка слышала полиция. Я ни в чем не призналась. Ничто из сказанного мной нельзя рассматривать как признание в убийстве. Да, я могла показаться бессердечным манипулятором, но это не преступление. В мире сколько угодно таких людей: успешные топ-менеджеры и банкиры, чье бессердечие не наказывается, а вознаграждается. Они просто ведут себя как те существа, которыми они и родились.

Эверетт другой. Он не из нашей породы.

Он молча поправляет на себе рубашку, пряча под ней провода, и я вижу боль, даже скорбь на его лице. Смерть иллюзии. Иллюзии по имени Холли Девайн, девушки, которую он полюбил. Теперь перед ним стоит настоящая Холли Девайн, и он не хочет иметь со мной ничего общего.

– Прощай, – говорит он и выходит из кухни.

Я не иду за ним. Стою и слушаю, как закрывается дверь моей квартиры.

Я швыряю свой бокал, он разбивается о холодильник и разлетается на сотню осколков. Красное вино, словно кровь, течет на пол.

С заднего крыльца отцовского дома я вижу, что в глубине леса что-то происходит. На Дафна-роуд припарковано с полдюжины полицейских машин и передвижных криминалистических лабораторий, откуда-то издалека доносится лай собаки. Земля оттаяла, и теперь они наконец могут взять анализ почвы, но они не знают, где искать, и первые два дня потратили впустую, обыскивая участок, где жил тогда Билли Салливан. Теперь они переехали в лесок за их домом. Двадцать лет назад это место не было обследовано, тогда все время потратили на раскопки вокруг «Яблони» и вдоль дороги на отрезке в полторы мили, где Билли бросил велосипед Лиззи. Никому и в голову не пришло искать в лесу у Дафна-роуд, потому что мы с Билли сбили их с толку и они подозревали невинного человека. Все нам верили, ведь мы были детьми, а детям не хватает ума изобрести такую ложь. По крайней мере, так думают взрослые.

Раздается звонок.

Я открываю дверь и вижу на крыльце детектива Риццоли. На ней туристические ботинки и куртка, заляпанная грязью, в жестких черных волосах торчит прутик. Я не приглашаю ее в дом. Мы холодно смотрим друг на друга через порог. Две женщины, которые слишком хорошо понимают друг друга.

– Холли, мы все равно найдем тело. Почему бы вам не сказать, где оно?

– И что я получу за это? Золотую звезду?

– А как насчет того, чтобы заработать очки за сотрудничество с нами? И получить удовлетворение оттого, что вы хоть раз в жизни сделали что-то человеческое?

– Золотую звезду за это не дают.

– И все случившееся только в этом? Только в вас? В том, что получите вы?

– Мне нечего сказать. – Я начинаю закрывать дверь.

Она удерживает дверь рукой:

– Зато мне много чего есть вам сказать.

– Я слушаю.

– Это случилось двадцать лет назад. Вам было всего лишь десять, когда вы это сделали, так что никто не сможет вас обвинить. Вы ничего не потеряете, сказав нам, где она.

– Но я и не приобрету ничего. Какие у вас доказательства того, что я имею к этому какое-то отношение? Сомнительные воспоминания свидетеля, одуревшего от кетамина? Записанный разговор, в котором я абсолютно ни в чем не призналась? – Я покачиваю головой. – Пожалуй, я выберу молчание.

Моя логика неоспорима. Риццоли никак не может вынудить меня к сотрудничеству. Найдут они тело Лиззи или нет, я неприкосновенна, и она это знает. Мы смотрим друг на друга – две половинки одной монеты, две несгибаемые и умные женщины, умеющие выживать. Но она из тех, кто за всех переживает, а мне почти на всех наплевать, если это не касается меня.

– Я буду наблюдать за вами, – тихо говорит детектив Риццоли. – Я знаю, что вы сделали, Холли. И я точно знаю, что вы собой представляете.

Я пожимаю плечами:

– Да, я не такая, как все, ну и что? Я всегда это знала.

– Вы долбаная социопатка, вот вы кто.

– Но это еще не делает меня воплощением зла. Просто я такой родилась. Некоторые рождаются с голубыми глазами, некоторые могут бегать на марафонские дистанции. А я? Я умею постоять за себя. Вот в чем моя сверхспособность.