Дальше живите сами - Джонатан Троппер

Джен встает. По ее спине стекает вода. Красота — глаз не отвести. Мы, конечно же, принимали ванну вместе, но такого ракурса я не припомню. В жизни всегда есть место новому… Вернувшись в спальню, она, по-прежнему обернутая в полотенце, падает на кровать.

— Джад.

— Что?

— Полежишь со мной?

Это моя спальня. Моя кровать. Моя жена. Когда-то, в детстве, я любил так напрячь глазные яблоки, чтобы все вокруг расплылось, точно в тумане. Если сейчас напрячься и стереть, прогнать из памяти отдельные мысли и картинки, можно попробовать вернуть мою жизнь, ту, что была прежде. Я отодвигаю простыню с моей стороны кровати и ложусь на голый матрас. Джен все понимает и, отвернувшись, тянет мои руки на себя, натягивает меня на себя, словно накидку.

— Как думаешь, мы сможем зажить прежней жизнью? — спрашивает она, и голос у нее уже тонкий и дрожит, как у маленькой девочки.

— Не знаю.

— Или не прежней. Пусть другой. Но хорошей.

— Попробуем.

Она вздыхает и вздрагивает, прижимаясь, вжимаясь в меня всем телом. Потом ее дыхание замедляется. Я прикасаюсь губами к ее голому плечу, вдыхаю знакомый запах. Мои ладони скользят по ее боку вниз — на живот, мимо пупка, еще ниже — туда, где мышцы уже чуть растянулись, а живот затвердел. Она берет мои руки и сдвигает их ближе к паху, но выше лобка и, шепнув: «Она там», откидывает голову, чтобы потереться щекой о мою щеку.

— Она?

— Да. Это девочка.

Почему я плачу? С какой стати? И почему именно от этих слов? Джен перекатывается, поворачивается ко мне и обнимает — крепко, обеими руками, а ее влажные волосы — защитный навес над моим лицом, и она укачивает меня, словно младенца — именно так, как моя мать запретит ей качать ту девочку, что растет сейчас у нее во чреве, иначе качать ее придется до пяти лет. Джен целует мои глаза. Щеки. Подбородок. Губы — очень нежно. Ее губы солоны от моих слез. Сон опускается на нас медленно, как тяжелый занавес.

16:40

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Комната окутана сумеречными тенями, и на мгновение я теряюсь — не знаю, где нахожусь. Потом собираюсь с мыслями и тщательно просеиваю факты, чтобы отличить вымышленные от подлинных. Я у себя дома, в своей постели, и рядом со мной спит Джен. Именно так. Значит, этот кошмар закончен, проклятие снято. Джен слегка похрапывает. Она никогда мне не верила, когда я уверял, что она храпит, и я вечно грозился записать ее храп на магнитофон. Но до дела, разумеется, не дошло. Это игра, в которую мы будем играть до самой старости. Я смотрю на знакомое бурое пятно на потолке — у нас однажды протекла крыша. Интересно, можно ли любить пятно от протечки? Похоже, что да. Во всяком случае, к этому пятну я искренне привязан.

Во сне Джен выпросталась из полотенца, и одинокая грудь торчит вверх, словно часовой на посту. Я тихонько провожу пальцем по ключице, по плечу, спускаюсь до самой кисти. Сон скрадывает возраст: на лбу ни морщинки, рот приоткрыт. Джен — словно маленькая девочка в ожидании чуда. Я так давно, так долго ее люблю. Наше прошлое — это хвост кометы, а мы стремимся в будущее, и впереди — вся вселенная. В жизни все бывает. Бывает, что люди теряют друг друга. Случается крушение любви.

Я хочу простить ее и думаю, что смогу, но прощение — это не документ с подписью и штампом. Мне придется прощать ее снова и снова, сколько потребуется. И это не дастся легко ни ей, ни мне. Но в этот миг, когда она лежит возле меня, а внутри нее растет наша дочка, я ее прощаю. Наклонившись, я целую ее в висок и замираю, вдыхая ее запах. Потом шепчу на ухо, касаясь губами нежной мочки. Уже в дверях оборачиваюсь, точно темный призрак на фоне света, льющегося из коридора, и смотрю на нее, спящую. А потом бегу по коридору, сбегаю по лестнице, заранее зная, какая ступенька заскрипит под ногой, и выскакиваю на улицу, где сильно и пряно, точно наркотик, в ноздри мне бьет прохладный вечерний воздух.

18:30

Филипп — на крыше. Не на пологом, почти плоском пятачке, где мы иногда сидим, а на самом коньке, выше чердака — он сидит там, наклонившись вперед, вроде горгульи. На подъездной дорожке — черный «линкольн» с открытым, зияющим, как беззубый рот, багажником. Таксист, тучный дядька в черном костюме, курит, прислонившись к автомобилю. Я выскакиваю из машины и подбегаю к стоящим на краю газона Полу, Элис, Хорри и Венди с Сереной на руках. Малышка мирно посасывает пустышку. Трейси стоит посереди газона и взывает к Филиппу:

— Пожалуйста, слезай! Ты разобьешься!

— Ага. Это я и собираюсь сделать! — кричит Филипп и встает: одна нога на одном скате, другая на другом, руки раскинуты в стороны для равновесия. — Отпусти такси.

— Что происходит? — спрашиваю я.

— Филипп сделал Трейси предложение, — отвечает Венди. — В нашем присутствии.

— И что Трейси?

Венди усмехается:

— Ты-то где был?

— Ездил к Джен.

— Правда? И как?

Я смотрю на Филиппа, распятого на крыше, словно Иисус Христос.

— Все относительно. Смотря с чем сравнивать.

— Фил реагирует вполне по-мужски, — замечает Пол.

— Если ты сядешь в такси, я спрыгну, клянусь богом!

Трейси поворачивается к нам:

— Он же не прыгнет? Как вы думаете?

Венди с сомнением смотрит на Филиппа:

— Есть только один способ проверить.

— Я тебя люблю! — кричит Филипп.

— Ты ведешь себя как ребенок! Это детский шантаж!

— Важно, чтобы сработало.

С другой стороны улицы подбегают мама с Линдой.

— Господи, что у вас делается? — спрашивает Линда.

— Трейси не хочет выходить замуж за Филиппа, — поясняю я.

— Трейси же не дура, — комментирует мать. Она идет по траве и встает перед Трейси. — Положить конец истерике можно только одним способом. Игнорировать.

— Игнорировать?

— Да.

— Но ему не четыре года.

— Милая, нам всем тут четыре года.

Трейси в замешательстве:

— А вдруг он спрыгнет?

— Тогда мне придется пересмотреть концепцию.

Трейси смотрит на маму долго-долго, и глаза ее постепенно влажнеют.

— Вы, наверно, думаете, что я полная идиотка.

Мама ей улыбается — искренне и очень нежно.

— Ну какая же ты идиотка? Вовсе нет. Ты — не первая женщина, которая захотела поверить в Филиппа. Но из всех ты, безусловно, самая лучшая. И мне очень жаль, что ты уезжаешь. — С этими словами мама делает шаг вперед и обнимает Трейси.

— Что происходит? — кричит Филипп сверху.