Маяк - Филлис Дороти Джеймс

— Как вы можете быть в этом уверены?

— Могу, мистер Дэлглиш. Именно так он работал. Именно так он жил. Он наблюдал за другими людьми и использовал их. Если ему нужно было посмотреть, как человек спускается на самое дно своего личного ада, он делал все возможное, чтобы это увидеть. Все это есть в его романах. А если ему не удавалось найти кого-то для своих экспериментов, он мог поставить эксперимент на самом себе. Думаю, именно так он и умер. Если ему захотелось написать о ком-то, кого повесили или кто планировал уйти из жизни таким способом, ему понадобилось бы подобраться как можно ближе к такому поступку. Он мог даже зайти так далеко, что накинул петлю себе на шею и шагнул за поручень. Край площадки выступает за поручнем дюймов на восемь или даже больше, а он, конечно, мог держаться за тот самый поручень. Я понимаю, мое предположение звучит глупо, но я много думала об этом, да и все мы об этом думали. И я верю, что это все объясняет. Это был эксперимент.

Дэлглиш мог бы возразить, что это был бы невероятно глупый эксперимент, но в его словах не было нужды. Миссис Бербридж продолжала, глаза ее смотрели на него напряженно, будто она страстно желала его убедить.

— Он, должно быть, крепко держался за поручень. И вот тут у него мог возникнуть мгновенный порыв — перешагнуть ограду, ощутить прикосновение смерти к своей щеке, в то же время твердо веря, что ты сам владеешь ситуацией. Разве не в этом кроется удовольствие, какое получают мужчины от реально опасных игр, в которых они участвуют?

Высказанная ею мысль была не такой уж фантастической. Дэлглиш мог представить себе смешанное чувство ужаса и радостного возбуждения, с которым Оливер мог бы стоять на узкой полоске камня, где лишь его собственная рука, ухватившаяся за поручень, способна была помешать его падению. Но он не мог сам оставить такие следы у себя на шее. Он был мертв еще до того, как канул в эту бездну.

С минуту миссис Бербридж сидела молча, видимо, принимая решение. Потом взглянула Дэлглишу прямо в глаза и сказала почти со страстью:

— Ни один человек из живущих на нашем острове не скажет, что хоть кому-то нравился Натан Оливер, — ни один. Но большинство неприятностей, которые он доставлял другим, в действительности не имели большого значения: раздражительность, неблагодарность, жалобы на нерасторопность Дэна Пэджетта, на запоздания с доставкой еды, недовольство тем, что он не всегда мог воспользоваться катером, если ему хотелось объехать вокруг острова… Все это были мелочи. Но один из его поступков — настоящее зло. Зло — слово, которое жители нашего острова не употребляют, коммандер. Но я его употребляю.

— Думаю, я знаю, что вы имеете в виду, миссис Бербридж, — сказал Дэлглиш. — Миссис Стейвли со мной говорила.

— Очень легко критиковать Джо Стейвли, но я этого никогда себе не позволяю. Если бы не она, Адриан мог погибнуть. Сейчас он старается забыть о произошедшем, и мы, естественно, никогда об этом не упоминаем. Я убеждена, что и вы не станете. Это не имеет никакого отношения к смерти Оливера, но никто никогда не забудет, что он тогда сделал. А теперь, если вы позволите, мне нужно вернуться к своим делам. Простите, что я не смогла как следует вам помочь.

— Вы нам очень помогли, миссис Бербридж, — ответил Дэлглиш. — Спасибо вам.

Когда они шли через библиотеку, Кейт сказала:

— Она думает, что это сделала Джо Стейвли. Миссис Стейвли, несомненно, очень близко к сердцу принимает то, что случилось с Адрианом Бойцом, но ведь она медсестра. Зачем ей убивать таким способом? Она могла бы сделать Оливеру смертельный укол, когда брала у него кровь на анализ. Впрочем, это смешно. Она стала бы главным подозреваемым.

— И разве это не шло бы вразрез с естественными для нее чувствами? — спросил Дэлглиш. — Кроме того, следует помнить, что убийство могло быть импульсивным, а не предумышленным. Но у нее, конечно, хватило бы сил перекинуть тело Оливера через поручни, и она легко могла бы пройти из коттеджа «Дельфин» к маяку вдоль нижней скалы. Однако я как-то не вижу Джо Стейвли в роли убийцы. И к тому же, мне думается, нам никогда еще не приходилось иметь дело с такой невероятной компанией подозреваемых.

Как миссис Бербридж и ожидала, во второй половине дня Милли вернулась, но не для того, чтобы продолжать работу над епитрахилью. Вместо этого они обе потратили целый час, укладывая мотки цветных шелковых ниток в коробки в определенном порядке, а затем упаковали ризу в длинный картонный ящик, перед тем с волнением и заботой обернув ее в папиросную бумагу. Почти всю работу они проделали в молчании. Потом обе сняли белые халаты и вместе отправились в безукоризненную кухню миссис Бербридж, где она вскипятила чай. Две вышивальщицы пили чай, сидя за кухонным столом.

Бурное горе Милли по поводу смерти Натана Оливера утихло, и теперь, после того как ее опрашивал Дэлглиш, оно сменилось угрюмо-молчаливым приятием случившегося. Но было кое-что, о чем миссис Бербридж должна была с ней поговорить. Сидя напротив Милли, она собиралась с силами, чтобы сказать ей это.

— Милли, — начала она, — ты ведь сказала мистеру Дэлглишу правду о том, что случилось с запиской доктора Шпайделя? Я не имею в виду, что ты говорила не вполне честно, но иногда мы забываем какие-то важные подробности, а иногда говорим не все, что знаем, пытаясь защитить кого-то другого.

— А как же еще, я ему правду сказала. Кто это говорит, что я наврала?

— Никто не говорит, Милли. Я просто хотела знать точно.

— Ну вот, теперь вы знаете точно. И чего вы все меня из-за этого пилите — то вы, то мистер Мэйкрофт, то полицейские, да все вообще?!

— Я тебя вовсе не пилю. Раз ты говоришь, что сказала правду, это все, что мне нужно знать.

— Ну так я сказала правду, а то нет, что ли?

Миссис Бербридж заставила себя продолжать:

— Просто дело в том, что я порой беспокоюсь о тебе, Милли. Мы рады, что ты здесь, с нами, но на самом деле наш остров — не вполне подходящее место для молодой девушки. У тебя впереди целая жизнь. Тебе нужно быть с молодежью, нужна настоящая работа.

— Да получу я настоящую работу, когда сама захочу. И между прочим, у меня и сейчас настоящая работа. Я для вас работаю и для миссис Планкетт.

— И мы рады, что ты с нами. Но здесь у тебя нет особых перспектив, Милли, ты понимаешь? Я иногда задаю себе вопрос, может, ты остаешься на острове, потому что тебе по душе Джаго?

— С Джаго все в порядке. Он мой друг.

— Разумеется, он твой друг, но он не может быть тебе больше чем другом, ты это понимаешь? Я хочу сказать, у него же есть кто-то в Пентворти, к кому он ездит, ты ведь знаешь? Его приятель, с которым он был, когда тебя впервые встретил.

— Ага, Джейк. Он физиотерапевт в больнице. Крутой парень.

— Так что нет никакой надежды, что Джаго может в тебя влюбиться, верно?

— Не знаю. Может, и есть. Он же может еще и в ту, и в другую сторону повернуться.