Смотрите, как мы танцуем - Лейла Слимани

Это не духи, не призраки, не демоны, а деревья и утренний иней. Может, Матильда права? Может, он и вправду сходит с ума?

Он любил эту землю сильнее, чем прежде. В ней лежали его усопшие родные, в нее, когда придет срок, закопают и его мертвое тело. Это была его родина, и он испытывал неодолимую привязанность к этой ферме, к своей стране. Он унаследовал ее от отца и хотел передать ее сыну, но разве ему по силам соперничать с необъятным миром, укравшим у него детей? Селим живет в Нью-Йорке, Аиша – в столице. Имеет ли он право сердиться на них за то, что они предпочли не такую тяжелую жизнь, как у него? Когда они были маленькими и иногда не желали делать уроки, Матильда им говорила: «Если хочешь преуспеть, нужно много учиться, а не то придется стать крестьянином». Когда-то он боялся разориться, погрязнуть в долгах, а теперь эти страхи сменились другим: ему некому было передать управление предприятием. Эта боль терзала его. Он представить себе не мог, что однажды весь его труд, все его грандиозные свершения перейдут в чужие руки. Когда он умрет и ляжет в могилу, по этой земле будет ходить кто-то другой, о ком ему ничего не известно, и он, возможно, все разрушит. Эти мысли не давали ему покоя, он не понимал, отчего именно к нему все проявляют такую неблагодарность. Иногда у него даже возникало сомнение: а не проклята ли эта земля, раз она, вместо того чтобы принимать и защищать, заставила бежать всех, кто здесь жил. Что плохого он сделал? Да, у него много грехов, и один из них, грех гордыни, больше всего мешал ему по-настоящему любить тех, кто его окружал. Когда Селим был маленьким, они иногда устраивали на кухонном столе состязания по армрестлингу, и никогда, ни единого раза Амин не позволил Селиму выиграть. А между тем он знал, что это доставило бы малышу огромную радость, он воскликнул бы: «Ура! Я победил папу!» Но Амин так на это и не решился. Это было сильнее его. Сын должен закалять характер и учиться проигрывать, думал он.

Сколько времени он так простоял, глядя на могилу матери? Когда он решил, что ему пора в обратный путь, уже совсем рассвело, а его карманный фонарик все еще горел. Из дуара пришли первые работники, и он властным жестом подозвал некоторых из них. Здесь на пленке образовалась дыра. Там не подготовлены к отправке ящики с рассадой, их нужно расставить по порядку. Столько дел, что мозг закипает.

Амин уселся за стол в своем кабинете, приложил руку к чайнику, который принесла ему Тамо. Он был еле теплым. В окно он видел постиранные по указанию Матильды рождественские скатерти, сушившиеся на веревке напротив большой пальмы. Маленькие эльзаски в деревянных сабо держались за руки, а жирные белые гуси поднимали клювы к небу. Он продолжил читать статью некоего Ансела Киза об исследовании полезных свойств оливкового масла, которую прислала ему Аиша. Он с головой погрузился в чтение и вздрогнул, когда в стеклянную дверь постучал Ашур. После инсульта он плохо говорил и сейчас жестами левой, единственной действующей руки попросил Амина выйти. Он рассказал, что какие-то люди ночью возвели деревянный помост на другой стороне дороги. Утром они расставили стулья, воткнули флаги, а на земле расстелили огромные, яркие-преяркие ковры.

– Ты не знаешь, что это значит? – покачал головой Амин. – Что скоро приедет король.

Король, который не ходит по голой земле, по мокрой траве, по городским тротуарам, по песку на пляже. Король, который после покушений стал не просто руководителем и защитником марокканцев, но избранником Всевышнего, коего уберегло от смерти божественное благословение. Каждый день появляется длинный список его добрых дел. Король хочет дать народу хлеб, привести в порядок дороги, увеличить зарплаты, выделить субсидии на сахар, построить плотины, учредить новый праздничный день. Девятнадцатого сентября 1972 года в речи, показанной по телевидению, король объявил о начале аграрной революции и возвращении земель, ранее принадлежавших колонизаторам. И сегодня у них, как и по всей стране, пройдет церемония передачи безземельным крестьянам права собственности на участки.

Амин покинул свой кабинет и зашагал в сторону шоссе по грунтовой дороге. Ашуру, следовавшему за ним по пятам, он сказал:

– Возвращайся на работу. И убедись, что все идет как положено.

Он дошел до главных ворот и пересек шоссе. На обочине были припаркованы десятки машин, и журналисты с блокнотами и фотоаппаратами в руках расселись вокруг помоста. Европейские журналисты подняли воротники курток и дышали на замерзшие пальцы. Их застал врасплох пронзительный декабрьский холод, он пробирал их до костей, вызывая дрожь. Они ничего не знают об этой стране, подумал Амин, они думают, что в Марокко всегда жарко. Между рядами стульев устанавливали камеру марокканские телевизионщики. Амин узнал ведущего: он всегда комментировал королевские поездки, и вся страна потешалась над его способностью говорить ни о чем, заполняя долгие паузы в ожидании прибытия Его Величества.

Задул ветер, и все подняли глаза на десятки развевающихся флагов, ровной линией выстроившихся вдоль дороги. Ярко-красные полотнища надулись и захлопали, словно птичьи крылья, пятиконечные зеленые звезды появились, потом пропали из виду. Справа от помоста подготавливала инструменты группа музыкантов в белых джеллабах и тюрбанах на бритых головах. Амин взобрался на низкую стенку, опоясывавшую его владения. Оттуда было видно, что со стороны провинции Эль-Хаджеб к ним приближается грузовик. Шум мотора вызвал суматоху в толпе. Оркестранты подтянулись и были готовы в любой момент заиграть государственный гимн. Они решили, что приехал король, но оказалось, что это всего-навсего крестьяне: одетые в новенькие джеллабы, с чисто вымытыми лицами и руками, они один за другим вылезали из кузова. Их сопровождали полицейские и приказным тоном объясняли, что им надо говорить, что делать и как себя вести, чтобы выглядеть прилично. Один из журналистов направился было к группе крестьян, чтобы поговорить с ними, но ему объяснили, что сейчас он выбрал не самый удачный момент: с минуты на минуту может прибыть король, поэтому не стоит покидать свое место. У него еще будет время задать свои вопросы.

Амин не отрываясь смотрел на крестьян. Они лукаво переглядывались, некоторые смеялись и целовали друг друга в щеки. Их выстроили напротив огромного портрета короля с сыном, наследным принцем. Хасан Второй на фотографии был в бежевой джеллабе и феске – крестьянин среди крестьян. Ничего общего с тем снимком, что Амин повесил у себя в кабинете. Никакого европейского костюма, ни шелкового платочка в кармане двубортного