Ударом шпаги - Эндрю Бальфур

Однажды, выйдя на фордек, мы приблизились к нему, когда он громким голосом внушал что-то собравшимся вокруг него матросам. При виде нашего негра он запнулся, но всего лишь на мгновение, после чего снова принялся разглагольствовать, и хотя я не понимал их наречия, но мог бы поклясться, что он сменил тему. Все это заставило меня задуматься, но я ничего не сказал тогда сэру Джасперу, чтобы не услышал Габриэль, и правильно сделал, как показали дальнейшие события.

На второй день после того, как береговая птица удостоила нас своим визитом, мы с сэром Джаспером прогуливались по шкафуту, когда мимо, не торопясь, прошагал Саймон, как всегда напевая про себя какую-то бодрую песенку. Он трижды прошелся туда и обратно, и я, помнится, еще подумал, что вид близкого берега, возможно, вернет ему рассудок и вынудит к активным действиям; однако на третий раз содержание песенки неожиданно привлекло к себе мое внимание, ибо в ней были следующие слова:

На мачту, рыцарь и простак,

когда споет труба,

тогда войну затеет враг,

и закипит борьба!

Как я уже сказал, он трижды прошел мимо нас, и сэр Джаспер вполголоса пробормотал: «Бедняга Саймон!»— но тут я вздрогнул и едва удержался от крика, потому что, когда старый разведчик продефилировал мимо в последний раз, я заметил, что его указательный палец легонько касается носа знакомым мне жестом, о котором я уже упоминал прежде. Словно молния, сверкнувшая в темноте, меня осенила догадка, и я понял, что в течение этих долгих недель Саймон дурачил нас всех и его острый ум не только не ослабел, но продолжал напряженно работать, обдумывая план нашего спасения, очевидно, уже созревший. Все эти мысли мгновенно пронеслись у меня в голове, но Саймон уже ушел, прежде чем я успел подать ему ответный знак; да это, пожалуй, было и к лучшему, так как наш негр Габриэль не пропускал мимо своего внимания ни малейшего движения, жеста или слова, хотя он вряд ли обратил внимание на положение указательного пальца Саймона, поскольку у «желтокожих» не было привычки приставлять палец к носу перед тем, как выкинуть какую-нибудь шутку или проказу. Я не могу описать радость, которую доставил мне этот незамысловатый жест, но мне пришлось удерживать ее при себе, пока нас не заперли в чулане, и тогда я рассказал обо всем сэру Джасперу. Он мне не поверил и высмеял то, что посчитал плодом моего пылкого воображения.

— Опомнись, Джереми, — сказал он. — Что это еще за знак такой? Всего лишь случайность, наверное, да и, кроме того, какой смертный сможет так долго притворяться и не выдать себя?

— Саймон не простой смертный, — возразил я, — и у него голова получше, чем обе наши, вместе взятые; что вы скажете, например, о его пении?

— Не кощунствуй! Разве это пение? Больше похоже на хрюканье дикого кабана! У бедняги Саймона совершенно отсутствует слух!

— Хрюканье или нет, — горячо настаивал я, — но что касается слов…

— Слов! — воскликнул сэр Джаспер.

— Ну да, слов, — продолжал я. — Разве вы их не слышали?

— Ничего я не слышал, кроме невнятного бормотания, и, конечно, не придал ему никакого значения!

— Тогда что вы скажете об этом:

На мачту, рыцарь и простак,

когда споет труба,

тогда войну затеет враг,

и закипит борьба!

— Чтоб мне пропасть, если здесь не таится некий скрытый смысл! Однако кто знает, Джереми? Как и твой пресловутый жест, все это может ничего не означать.

— Ну да, или означать слишком многое! — не унимался я. — Впрочем, время покажет…

— Верно, о достойный сын скоттов 50, — согласился маленький рыцарь, — и, как я где-то читал, «хватает зла для дня сущего»! 51

— Дай-то Бог, — согласился я, ощущая в себе новый прилив сил и надежд, — только в данном случае следовало бы написать «добра» вместо «зла».

— Аминь, — сказал сэр Джаспер, слегка прочищая нос. — Однако заметь, Джереми: если ты прав относительно Саймона, то план в его светлой голове, несомненно, означает «зло» для определенных людей, и я смею надеяться, что в их число попадет и наш безъязыкий черный приятель, ибо он уже давно мне надоел и, по-моему, будет отлично выглядеть на конце пики!

— Кто знает? — пожал я плечами. — Я уже держал одного там; возможно, будет и другой. Но что вы скажете про стишок?

— Не очень складный, но вполне понятный, поскольку ты — простак, а я — рыцарь и, кажется, нам почему-то надо залезть на мачту; во всяком случае, стишок нас о чем-то предупреждает.

— Очень хорошо; а как насчет трубы?

— А, труба! Да, наверное, сигнал, вне всякого сомнения. Клянусь королевой Бесс, задал же он нам загадку! Однако — тсс!..

Он замолк, потому что в замке заскрежетал ключ и в следующее мгновение в дверях показалась уродливая физиономия Габриэля, положив конец нашей беседе; тем не менее в голове у меня продолжали звучать слова песенки Саймона, и, хоть я не мог пока полностью разрешить их загадку, меня не покидала уверенность в том, что скоро все прояснится и встанет на свои места.

В ту ночь, очевидно инстинктивно заподозрив неладное, негр следил за нами так пристально, что дальнейшее обсуждение проблемы оказалось невозможным, поскольку нам не было известно, знает ли он английский язык, и поэтому мы в его присутствии всегда принимали крайние меры предосторожности, боясь проговориться о наших спрятанных самоцветах, которые, как мы решили, ни при каких обстоятельствах не должны были попасть в руки «донов».

На следующий день после того, как Саймон прошествовал мимо нас, распевая свою песенку, смысл загадки разъяснился, и мне, пожалуй, до гробовой доски не забыть то утро, тем более что я храню его в памяти вот уже более пятидесяти с лишним лет. Оно было прохладным и солнечным, когда, сопровождаемые нашим вооруженным тесаком стражем, мы поднялись из кормового трюма и вышли на шкафут. Бодрящий ветерок дул с кормы в полрумба к нашему курсу, и барк грузно переваливался с волны на волну, шлепая днищем по воде и оставляя за собой пенящийся кильватерный след.

Небольшие зеленые волны с белыми гребнями наперегонки гонялись друг за другом по широкому морскому пространству, и утреннее солнце ослепительно сверкало на их спинах, отбрасывая вокруг бесчисленные россыпи ярких «зайчиков». Очень скоро я заметил на формарсе впередсмотрящего и понял, что он там для того, чтобы первым обнаружить на горизонте далекий берег Испании; однако никаких признаков земли до сих пор не было видно, и горизонт со всех сторон оставался чист, как и в течение многих долгих дней до сих пор.

Базан находился на ахтердеке и, по своему обычаю, вежливо поздоровался с нами, сопроводив пожелание доброго утра изящным поклоном. У него был весьма довольный вид, и улыбка пересекла его морщинистое лицо, когда он поздравил нас с приближающимся благополучным окончанием нашего путешествия.