Рабыня - Михаил Щукин

На кровати что-то изменилось и разговор прервался сам собой. Лера метнулась к ногам и сдернула простынь. Скрючивающиеся в судороге пальцы и натягивающиеся прямо на глазах сухожилия заставили ее застыть в растерянности.

— Дай мне, я знаю что надо делать. — Иллис грубо отпихнула служанку и подскочила к ногам.

Руки Иллис уверенно легли на подъем стопы. И сразу все прекратилось.

— Ух ты! Работает! — облегчено выдохнула принцесса и осторожно закрыла ноги простыней. — Значит не все еще потеряно. Она меня помнит.

— Как вам это удалось? — Лера недоуменно наблюдала за всей этой процедурой.

— Что? А, я сама не знаю почему это происходит. У нее эти судороги начались после того, как мы… Ну, в общем давно. А снимаются от моего прикосновения. Даже если она спит или без сознания.

Иллис изумленно посмотрела на принцессу. Отметив, что Майя, судя по всему, не раз была в беспомощном состоянии в присутствии принцессы.

К удивлению служанки, капризная принцесса оказалась очень исправной сиделкой. И квалифицированной медсестрой. Что сильно облегчило в первые дни уход за Майей. А главное, принцесса терпеливо показывала что и как надо делать. Даже выдворила присланную все таки Индерским помощницу.

После отъезда принцессы, Лера осталась наедине с Майей. К ней приходили иногда подруги, помочь или подменить на время. Но у них были свои обязанности во дворце.

Когда Лере начинало казаться, что все бесполезно, она садилась рядом с кроватью неподвижно лежащей Майи и начинала осторожно перебирать и расчесывать ее волосы.

— Майя, девочка, возвращайся. — Тихо звала она рабыню. Но сама чувствовала, как с каждым днем в ее голосе усиливалось безнадежность и отчаяние.

Боль заполняла все пространство вокруг. Она была всеобъемлющей. Невозможно было найти место, где бы боль была сильнее или слабее. Сознание жило и наслаждалось этой болью, купалось в ней. Оно буквально срослось с этой болью и не желало расставаться. Другие ощущения прорывались сквозь туман боли редко, в виде каких-то отголосков, на которые не хотелось даже отвлекаться. Зачем? Ведь только боль заслуживает внимания. Она дает покой и избавляет от всех других проблем.

Но все же, эхо нежеланных ощущений все чаще прорывалось неясными движениями в тумане. Эти ощущения становились все отчетливей и заставляли обращать на себя внимание. Сознание не желало отвлекаться. Оно верило, что боль, это все, что есть и только она стоит внимания. Боль единственное, что никогда не придаст. Но постепенно, в сплошном кровавом мареве боли стали появляться просветы. То появлялось ощущение, в котором узнавались забытые прикосновения чьих-то ласковых рук. То, от благословенного забытья отвлекал какой-то звук. Звук сначала просто раздражал, как шум, тихий и не постоянный. Когда звук стал слишком настойчивым, сознание отвлеклось на него, чтобы прогнать. Но вместо того, чтобы уйти, звук распался на тона и заставил внимательнее к себе прислушаться. Теперь сознание узнало в нем зовущие нотки. В конце концов, появилось понимание, что звук состоит из одного, часто повторяющегося слова, которое звучит с разной громкостью и на разные тона. «Имя» — всплыло откуда-то из глубин памяти определение того что слышалось. Сознание не хотело вспоминать. Оно попыталось вернуться обратно, к своей боли. Но, зовущий голос просто так не исчезал. Он мешал, и не давал покоя. Он кого-то искал и не собирался успокаиваться пока не найдет того, кого зовет. Решив помочь в поисках, и тем избавиться от навязчивого голоса, сознание снова вслушалось в призыв. На этот раз, внимательнее прислушавшись не только к имени, но и к звукам, звучащим вместе с ним. «Майя, ну пожалуйста, Майя, девочка не уходи.» — Прозвучавший голос напомнил что-то. Но это было совсем не важно. Главное найти того, из-за кого так надоедает этот голос. «Кто это такая?» Сознание недоумевало. Почему это имя кажется таким знакомым? Вопросы не нравились сознанию. Оно не хотело искать ответы. Но зовущий голос не отставал. Из-за этих тревожащих звуков, спасительная боль вокруг все больше приходила в движение. Багровый туман начинал клубиться и вращаться. В нем начали появляться участки разного оттенка. Сознание в растерянности потянулось к такой знакомой боли и замерло в нерешительности. Боль распадалась на множество каких-то светлых и темных пятен и отступала все дальше. «Она предает меня, как и все другие!». Понимание предательства захватило, сильнее всколыхнуло пространство. «Как все? Кто это все?» Озадачилось сознание. В разрывах тумана, на розовато-белом фоне появилось лицо девочки. Надменно-отчужденное, оно сменилось таким же, только виновато-растерянным, губы тихо шепнули «Я не могу». Сознание сжалось. «Предала!». Не захотев вспоминать, оно в испуге отпрянуло и оказалось около другого просвета. Вместе с издевательским смехом, оттуда кто-то громко кричал и о чем-то умолял. В клубящемся серовато-розовом пятне мелькнули какие-то тени, сверкнул тонкий лучик зеленого цвета на чем-то длинном и толстом. «Палец» вспомнило сознание. И тут же отпрянуло обратно. «Она все еще жива, лорд-доктор, я прошу вас, дайте еще что-нибудь». Тихий голос доносился из другого светлого пятна и был чем-то неуловимо знаком. Это был тот же голос, который звал какую-то Майю. Голос нравился, он был мягким, и почему-то не вызывал страха. Сознание осторожно потянулось к нему. «Что вы себе придумываете, Ниэла? Я сделал все что мог. Прошла уже неделя. Ее раны успешно заживают. Зачем тратить дорогие лекарства на, никому не нужный, полутруп. Она все равно не выживет. Если вам так угодно, обратитесь в дворцовую больницу. Может там согласятся использовать регенерационное поле». Сознание замерло. Второй голос был чем-то неприятен. «Я сделал все, что необходимо. Вы хотите ее тащить на себе? После наказания она ничего не соображает». Воспоминание резануло страхом смутного узнавания. «Плохой. А тот, второй, с ним разговаривает. Значит, он тоже может предать!». Сознание заполошно метнулось в сторону от страшного пятна. «ВСЕ ПРЕДАЮТ!». В ближайшем просвете появился курносый мальчишка. «А из тебя получилась бы хорошая принцесса. Я б тебя еще попросил тот рынок разрушить, где нас продали». «Братишка, Лютик! Чей братишка?» от последнего вопроса сознание снова метнулось в сторону. Воспоминания причиняли боль куда большую, чем та с которой сознание сроднилось, и приносили страх. Боль была не страшна, привычна. Но страх не нравился. «Дочь, случается, что тебе никто не может помочь. Ты можешь остаться одна. Можешь перестать верить всем. Но ты не должна терять веру в своих близких, в брата, в меня и маму, в саму себя, наконец. Ты должна бороться за каждую частичку веры в близких тебе людей. И пока ты сохраняешь ее в себе, ты сможешь продолжать бороться и надеяться победить. Даже уйдя за грань, есть шанс вернуться. Ты поймешь, что победила, когда начнешь сможешь находить новых близких тебе людей». Сознание отчаянно рвануло дальше. Это не для него. Ему не нужно бороться, как какой-то там дочери. Ему никто не нужен. Оно хочет только найти того, кого так нудно и отчаянно зовут. А потом вернуться к себе, в свой туман боли, пусть предавшей его, но такой привычной. «Майя». — Фигура стройной высокой женщины проступила из розовато белесого тумана в очередном просвете. Женщина смотрела с сочувствием и протягивала к ней руку. «Моя маленькая дочурка, я знаю, как ты устала. Я понимаю, как тебе тяжело. Но иногда, приходится собираться с силами и идти дальше, как бы нам ни хотелось остановиться или уйти. Нельзя бросать тех, кому может потребоваться твоя помощь. Даже если ты не надеешься на их благодарность.». Сознание потянулось к женщине, ощущая ее любовь, но замерло в растерянности. «Майя, я верю тебе». Голос вихрастого мальчишки прорезался где-то в соседнем просвете тумана. «Вот вырасту и защитю». Мальчишка вскинул голову вверх и набок, отбрасывая челку и весело засмеялся. «Майя, — Женщина грустно улыбнулась. — Вы для нас самые лучшие на всем свете. И мы верим, что вам удастся пройти в жизни дальше, чем нам». Силуэт женщины стал растворяться в тумане. «Майя? К кому это они все обращаются? Кто эта женщина? Как эта самая Майя может прятаться от тех, кто так любит и верит в нее? Ведь нельзя предавать таких людей!». Сознание снова в недоумении замерло. Поток воспоминаний вдруг разом снес остатки клубящегося тумана и затопил все вокруг. Сознание начало захлебываться в вырвавшихся из забвения образах, картинках, звуках. И среди всей этой мешанины, вдруг всплыло узнавание растворяющейся женщины.