Оливер Лавинг - Стефан Мерил Блок

– Смотри-ка, кто это пришел тебя навестить? – И Марго жестом указала на Чарли. – А? Б? В?

– Привет, Чарли, – сказал компьютер.

«Привет, Чарли» – как будто он не сидел тут целый час, как будто он только что пришел. Но эта несообразность была лишь последним тычком, легким ветерком, который обрушил прогнившую крышу.

– Оливер, – сказал Чарли, – что я делал чуть раньше?

– Что ты хочешь сказать? – спросила Марго.

– Что я сделал, разбудив тебя? – Чарли склонился над койкой, приблизив свое лицо к самому лицу Оливера. – Что я делал до того, как открыл окно?

– А что ты делал?

– Я спрашиваю Оливера.

– Это нелепо.

– Почему нелепо?

Марго выпустила руку Оливера.

– Это что, какая-то проверка?

Она смерила Чарли хмурым, недовольным взглядом. Казалось, он огорчил ее.

– Но это же простой вопрос.

– Пожалуйста, оставь нас. – Голос Марго звучал властно и напоминал голос Ма, словно Марго и ее пациента объединяла любовь, которую не могли понять окружающие.

– Оливер, – снова сказал Чарли надтреснутым голосом. – Что я делал до прихода Марго?

– Чарли…

Лицо Оливера было всего в нескольких дюймах от его лица. Дыхание брата туманило очки Чарли.

– Пожалуйста, скажи. Скажи что-нибудь. Что угодно. Не знаю… Про нашего лонгхорна. Как звали вола на нашем ранчо?

Чарли повернулся к Марго. Ее дрожащие руки лежали на коленях.

– Пусть он ответит, – попросил он, – возьмите его руку, и пусть он ответит.

Медленно, скорбно Марго покачала головой.

– Не могу, – сказала она. – И не буду. Когда ты так кричишь на меня.

– Пожалуйста, – сказал Чарли.

На него обрушилось сокрушительное понимание, и Чарли постиг, какой это был неустойчивый, несчастный дом. Нищенские листки Чарли, беседы Ма с оболочкой сына, все, что они с матерью никогда не сказали. «Вера, – часто говорила Марго, теребя крест на шее. – Мы должны сохранять веру». Вера: возможно, именно так назывался этот дешевый, слабый клейстер, который удерживал вместе их безысходные жизни. Нелепая, возмутительная, бесконечная вера. Как сектанты, которые отчаянно выборматывают свое скорбное прошлое под господством чистой иллюзии, – не так же ли и Марго прижимала пальцы к руке Оливера, веря, что нашла то, что нужно? Не так же ли поступал и Чарли, и Ма?

– Послушай, – сказала Марго.

Но Чарли вскочил с места и потом долго смотрел на винтажную афишу «Бедовой Джейн».

– Вы ведь знаете, что мне придется все рассказать.

Марго отводила глаза, но он видел, как паника заливает краской ее шею. Помедлив секунду, она резко придвинула стул к койке и твердо опустила пальцы на обычное место. У Чарли все еще оставалась безумная, бесконтрольная надежда, что он ошибается. Однако же прошла минута, еще одна. Марго внимательно смотрела на монитор, несколько раз меняла положение руки, словно в поисках пульса. Чарли слышал, как в коридоре Пегги визгливо смеется над какой-то шуткой.

– Не могу ничего найти, – сказала Марго. – В данный момент.

– Нет.

– Метод несовершенен! – Ярость Марго только больше обнаруживала очевидный факт: с таким негодованием отвергают скорое обвинение. – Он не дает стопроцентного результата, но я точно говорю…

– Вы всерьез считали, что никто не узнает? – Глядя на эту женщину, Чарли даже испытывал к ней некоторую жалость. – И как долго вы собирались так продолжать?

Через окно в палату заползал раскаленный воздух.

– Пожалуйста, – сказала Марго, – оставь нас.

Когда Чарли покинул здание, он увидел Ма, выходящую из Голиафа. Недалеко был и Мануэль Пас: рейнджер стоял в дальнем углу парковки возле патрульной машины и, поставив ногу на покрышку, потягивал кофе. Еще не было даже восьми, но Чарли уже ощущал, как жар просачивается под череп. Пристально глядя на Чарли, Мануэль не спеша двинулся вперед своей широкой, техасской походкой и, подойдя, успел расслышать окончание краткого разговора.

– Куда ты? – спросила Ма. – Ты что, уходишь?

Позже Чарли будет до безумия мучиться совестью оттого, как вел себя в то утро. Оттого, что задал вопрос прямо там, в присутствии Мануэля. Что не подумал о последствиях. Ведь если бы он отвел Ма в сторону и поговорил с ней наедине, он избавил бы ее от множества мучений. Но в тот момент он чувствовал себя неудержимым, мудрым, словно Шива, наделенный разрушительной силой истины. Словно выговорив истину на парковке перед приютом, он смог бы развеять морок, прогнать дешевый дым и зеркала веры и заблуждений, под властью которых они жили все эти годы.

– Ты ведь знала, правда? – Даже тогда Чарли слышал, как зло, как мстительно звучал его голос. – Наверняка в глубине души знала.

– Что знала?

– Что мы разговариваем не совсем с Оливером.

– Что за бред ты несешь? – Но Ма глядела на Чарли так, словно они наконец-то добрались до сути.

– Бред? Я говорю о Марго Страут. О том, что никто из нас ни разу не задался вопросом, не обман ли этот ее волшебный фокус.

– Что-что?

– О господи, – сказал Чарли. – Я было подумал, что мы наконец-то сдвинулись с мертвой точки, начали разговаривать откровенно. Но нет, нет, нет, ты ведь не способна слушать других!

– Чарли, пошел ты к черту, вот правда. Просто уходи, если тебе так хочется. – Голос Ма дрожал, но в ее возмущении было что-то неубедительное – во всяком случае, для того, кто был с детства знаком с ее интонациями. Как и почти всегда, когда дело касалось Оливера, это была дырявая ярость, из которой сочилось сомнение.

Чарли бросил взгляд на Мануэля и расценил его сурово-печальный вид как поддержку.

– Давай так, – сказал Чарли матери. – Сообщи мне, когда наконец будешь готова сказать правду.

– Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты.

– Ох, Ма, – сказал Чарли.

Солнце завершало день без всякой наигранной утренней робости, устроив бурю алых и оранжевых огней. Чарли должен был сделать еще кое-что, но ему хватило ума подождать до вечера, укрывшись в своем подвальном «кабинете» с бутылкой дрянного виски; там он изо всех сил старался не думать о том, что устроил в приюте.

На закате, не совсем трезвый, Чарли медленно катил по шоссе; но потом, ударом ноги остановив мотоцикл, он помедлил, ожидая, пока сгустятся сумерки. Наконец он остался один в бледном голубом свете ущербной луны посреди зарослей бизоньей травы, в четверти мили от ворот Зайенс-Пасчерз.

Этот воздух, напоенный запахом кедров и мескитовых деревьев, что росли вдоль ручья Лавинг-Крик – их семейного притока Рио-Гранде, – был тем самым воздухом, которым Чарли впервые научился дышать. Глубоко вдохнув целительную атмосферу родной планеты, Чарли ощутил себя зорким, проницательным, немного гениальным. Если поначалу он сомневался, не стоит ли повернуть обратно, то теперь знал, что доведет задуманное до конца. Он последовал за исступленной песней козодоев к воротам Зайенс-Пасчерз.