Наследство Найтингейлов - Кэтрин Коултер

— Я пока не смеюсь. Но должен сказать тебе, Кэролайн, что в жизни не слыхал ни о каких землетрясениях к югу отсюда. Дед ведь не упомянул, как звали этого монаха? И к какому ордену он принадлежал? Есть ли в библиотеке подробный текст его сочинения?

Кэролайн расстроенно сгорбилась.

— Нет, конечно, нет. Правда, я не просматривала внимательно все эти многочисленные тома. И больше всего меня мучает проклятый золотой браслет. Откуда он взялся? И почему твой прадед не рассказал, где его хранил? И что с ним случилось потом? Отчего отец не сказал ни слова о его внезапном исчезновении? Так или иначе, я приехала сюда только посмотреть, что смогу обнаружить.

— И ничего не нашла?

— Совершенно ничего, даже крошечного обломка меча. Оказалось, кроме того, что все твои предки жили долго, и каждый писал не только о короле Марке, но и вероломстве всех женщин. Знаешь, Норт, твой прадед додумался даже до того, что их следует держать в заточении, как в гаремах мусульман, и выпускать их только в спальню господина, пока не будет зачат наследник. Ты знал о его ненависти к женщинам?

— К сожалению, знаю, и слишком хорошо. Он был попросту одержимым, и не только он, но и его отец и сын тоже. Иными словами, он был истинным Найтингейлом, как, впрочем, и я.

— Смуглым красавцем, исключительным во всех отношениях?

Норт, ухмыльнувшись, поцеловал жену в кончик носа, обгоревшего настолько, что кожа уже начала облезать:

— Значит, исключительным?

— О да, и кажется, я в еще большей опасности потерять из-за тебя голову, чем раньше. Думаю, тебе придется снова сдаться мне на милость.

Глаза Норта загорелись вожделением. Он представил себя лежащим на спине, с расставленными ногами и руками, поднятыми над головой и привязанными к кроватным столбикам. Интересно, сколько он сможет выдержать, прежде чем начнет молить о пощаде и попытается освободиться?

— Норт, ты дышишь слишком быстро и неровно. С тобой все в порядке?

— Нет.

— Что ж, в таком случае… — Она нетерпеливым рывком освободилась от жакета. Норт замер, не в силах отвести от жены взгляда. Но Кэролайн только коварно улыбнулась, швырнула жакет на землю и стала вынимать из волос шпильки.

— Кэролайн, что если кому-нибудь придет в голову здесь появиться?

Но она схватила его за руку и потянула за собой:

— Тогда пойдем в рощу. Там нам будет тепло и уютно, и я смогу целовать тебя, пока ты не лишишься сознания. — Они зашагали к деревьям, но через мгновение уже пустились бежать, а в ушах Норта звенел громкий веселый смех Кэролайн, разжигая жар в крови и вожделение к ней, бесконечное, безжалостное, не дающее покоя вожделение.

Стояла поздняя ночь, однако Норт по-прежнему лежал без сна, но старался не шевелиться, потому что голова Кэролайн лежала на его плече и ровное дыхание говорило о том, что жена крепко спит. Норт мрачно хмурился, поскольку только сейчас вспомнил: он совсем забыл спросить жену о том, что понадобилось в рощице доктору Триту. Что он показывал ей и почему поцеловал в щеку. А сама Кэролайн ни о чем не рассказывала. Норт покачал головой. Неужели он настолько похож на Найтингейла, что все его отношения с женщинами, особенно с женой, отравлены недоверием? И это в его крови, одержимость ненавистью, боязнь измены? Тысяча дьяволов! Нет, он не станет больше думать об этом. Однако почему в этом случае он не испытывал никакой ревности ни к одной из своих любовниц, не настаивал, чтобы она не принадлежала никому, кроме него? Однажды какая-то девушка изменила ему, и, конечно, в то время гнев его был ужасен, но в конце концов она была всего лишь любовницей, а жизнь есть жизнь и несет с собой радость и слезы, счастье и разочарование, смех и боль, ведь и мужчины и женщины вовсе не святые.

Да.., но теперь Норт вспомнил исступленную ярость, охватившую его, когда он обнаружил, что любовница спала с другим, и тут же на память пришли горькие обличения отца. Они возникли из какого-то потаенного уголка его души, где, казалось, были навеки погребены. И он позволял отравлять себя черным ядом, пока не заставил себя думать о другом. Неужели Кэролайн смогла до такой степени увлечь его своей безграничной чувственностью, что он потерял голову и забыл обо всем? Или все было специально подстроено?

Норт испытывал непреодолимое отвращение к себе. Как он вообще посмел прочесть хотя бы несколько строк из гнусного дневника, подсунутого Триджиглом накануне свадьбы! Его писал безумец, лишенный разума и человечности, и каждое слово в нем пропитано черной желчью. Любой нормальный человек должен избегать этой писанины, как чумы.

А все началось с прадеда. Конечно, все эти измены жен Найтингейлов существовали лишь в воображении мужей и, скорее всего, просто гнусные измышления лишенных разума стариков. Он осторожно поцеловал Кэролайн в пушистую макушку, стиснул жену покрепче и едва не подпрыгнул от неожиданности, услышав ее голос:

— Почему ты не спишь? Что-то случилось?

— Наверное, все потому, что я в ужасном состоянии. Ты не выполнила своего супружеского долга по отношению ко мне, Кэролайн. Прошло уже добрых шесть часов. И мне совсем плохо. Я, возможно, всю ночь глаз не сомкну, потому что ты оставила меня в беде.

Неужели этот поток полушутливых признаний действительно сорвался с его губ? Почему он не отделался коротким резким ответом, не посоветовал жене не обращать на него внимания? Откуда такое странное желание утешить и развеселить? Временами Норт переставал понимать себя, это новое, разительно изменившееся существо, предпочитающее остроумную игру слов, улыбающееся слишком часто и даже смеющееся куда больше, чем необходимо.

И тут он забыл о мраке и ревности, недоверии и меланхолии. Забыл обо всем, кроме теплых холмиков, прижимавшихся к его груди, узкой ладони, гладившей шею, плечи и руки. Наконец их пальцы переплелись. И тут Кэролайн оказалась между его раздвинутых ног, нагнулась над ним, и Норт благословил небо за то, что в спальню проникал тусклый лунный свет и он смог разглядеть улыбку на лице жены, но тут же закрыл глаза и застонал, потому что она ласкала его живот, и руки ее скользили все ниже…

— Прости меня, Норт, за то, что так плохо поступила с тобой.

Он почувствовал тепло ее дыхания и вздрогнул от силы и остроты собственных ощущений. Куда подевалась меланхолия, хотя бы ее полузабытый привкус? Норт на мгновение пожалел о мрачном холоде одиночества, попытался отыскать насмешливо-язвительный ответ, но голову уже туманило знакомое исступление, а в душе внезапно открылось необозримое пространство, о существовании которого Норт до сих пор не подозревал, пространство, заполненное Кэролайн, его чувствами к ней и ощущениями, которые она вызывала в нем. А когда пальцы Кэролайн сомкнулись вокруг его плоти, он вообще перестал тревожиться о чем бы то ни было и едва смог выдавить:

— Кэролайн, твои губы, прижмись ко мне губами… — И когда она начала ласкать его губами и языком, Норту показалось, что он сейчас умрет от головокружительного наслаждения. Но потом, заключив ее в объятия, окутывая теплом своего тела, влажным жаром рта, осознал, что дарит ей такое же ослепительное блаженство, потому что Кэролайн глухо вскрикнула и выгнулась, на мгновение застыв. Норт улыбнулся и прижал ее к себе в эти мгновения сумасшедшего полета.