Леди, которая любила готовить - Екатерина Лесина

В шкафу обнаружилась пара костюмов, почти новых, и рубашки. Громоздились на полках коробки для шляп. Стояли ровными рядами туфли.

— В спешке собирался, — прокомментировал Вещерский, переступив через сапоги. — В большой спешке… и это еще более любопытно.

— Отчего?

— Оттого, что формально причин для нее нет. Сами подумайте. Что случилось? Встреча с хозяйкой, которая прошла не так, как он рассчитывал? Риск, что мошенничество его откроется? Пускай… доказать что-либо в делах подобных непросто, тем паче, что Марья сама разрешила и продажу лошадей, и продажу конюшен… то, каковой была цена, дело другое.

Демьян кивнул.

Сталкивался с подобным, доказать преступный умысел и вправду практически невозможно, особенно, если покупатель в сговоре, а так оно и было, судя по тому, как купчие выписывались.

— Скандал? Случаются. Подобные личности скандалов не боятся. Уехал бы, пусть и без рекомендаций, но ему, может, статься, они и вовсе не нужны. Денег он должен был наворовать столько, чтобы хватило на безбедное существование.

Вещерский поднял с полу ремень, покрутил его, что дохлую змею, и уронил.

— Так отчего бежать?

— Побоялся, что Василиса Александровна родичам пожалуется? А вы, уж простите, вернее ваш батюшка весьма известны… нравом.

И разбирательство могло быть совсем, совсем иным.

— Есть такое, но… подобные личности, Демьян Еремеевич, мыслят вовсе не так, как обыкновенные люди. Они умеют видеть возможности, а скандал предоставил бы их немало. Скажем, отчего б не обвинить советника Вещерского в превышении служебных полномочий и травле бедного управляющего? Или еще в каких-никаких грехах… да и… не та он личность, говоря по правде, чтобы мой батюшка до него снизошел. Я бы, верно, максимум морду набил бы… а к этому они привычные.

Вещерский огляделся.

Ванная комната также порадовала беспорядком. Стекло на полу. Резкий запах, заставивший поморщиться. И запах весьма знакомый, однако, смешанный с вонью гвоздичного масла и розовой воды, он стал неуловим, неразличим.

Салфетки.

Пустой футляр от бритвенного станка. Пара перчаток, брошенных на край ванны. Вновь отпечаток ноги, на сей раз босой. И чем-то он привлек Демьяна. Будь он здоров, как прежде, сразу бы сообразил.

А тут пришлось присесть.

— Двое, — Демьян наконец понял, что ему не нравилось. — Здесь были двое.

Вещерский, разглядывавший полку, заставленную склянками разных форм и размеров, повернулся.

— Этот след слишком велик. Взгляните, — Демьян поставил свою ногу рядом, для примеру. — А сапоги…

— Были обыкновенными. Интер-р-ресно.

Он вернулся к шкафу, который теперь изучал со всем возможным тщанием. Но вряд ли нашел бы хоть что-то. А вот Демьян, заглянувши под кровать, вытащил оттуда старенький, видавший виды чемодан. Деревянная основа его треснула, а желтая шкура дурной выделки пошла пузырями, местами и вовсе порвалась. Правда, внутри обнаружилась лишь пара брюк того вида, который носят рабочие, да разваленные ботинки преогромного размера.

— Двое… как минимум, — Вещерский поднял ботинок. — И одного я точно знаю. Редко у кого этакие лапищи да при обычном-то росте…

Глаза его нехорошо блеснули.

— Что ж, Демьян Еремеевич… нам тут дальше делать нечего, — ботинок он вернул в чемодан. — Скажу своим людям, пусть занимаются… это ж надо было…

Он покачал головой.

— Под самым носом… в Гезлёве… тоже, небось, отдыхали… хотя… конечно… у него ж чахотка.

— У кого?

— Сеньки Завьязина. Слыхали, небось? Еще знают, как Сеньку-Медведя. Давненько про него не слыхивал. Надеялся грешным делом, что и не услышу. Жизнь у людей подобного складу, пусть и бурная, но, как правило, весьма короткая. А он объявился… и где, спрашивается? И главное, когда он с бомбистами спутаться успел?

На сей вопрос у Демьяна ответа не было.

Одну Василису на конюшни не пустили.

— Еще чего, — сказала Марья. — Мне тоже любопытно.

Она, переодевшись в костюм мятного колера, была свежа и по обыкновению прекрасна. И почему-то именно сейчас эта холодная совершенная красота Марьи задевала за живое. А ведь никогда-то, даже в юности, когда пришло осознание собственного несовершенства, Василиса ей не завидовала.

И сейчас не собиралась.

Но вот… рядом с Марьей она чувствовала себя неуклюжей. Неправильной. Чрезмерно худой, по-мальчишечьи угловатой. Смуглой.

Темной.

Да и вообще…

— Надо будет в город заглянуть, — Марья, оглядев коляску, по всему было видно, что мучили ее сомнения, все же взобралась на место кучера. — А то ведь и не собралась, почитай… переодеться и то не во что.

— Можно и в город, — покорно согласилась Василиса.

— Потом. Надо же понять, что нам в городе, кроме платьев, понадобится… к слову, тебе тоже не мешало бы обновить гардероб.

Не поможет.

Василиса точно знает. Да, было время, когда она искренне надеялась, что станет красивой, если не как Марья, то хотя бы по-своему, но…

— Правда, сомневаюсь, что в этой глуши найдется по-настоящему приличная портниха… — Марья перехватила поводья и цокнула, на что лоснящийся жеребчик только дернул ухом. — Вот зараза копытная!

Марья привстала и свистнула.

— Что? Или может… — она посмотрела на Василису так жалобно, что обида разом куда-то ушла. Да и стоило ли обижаться? Господь постановил Марье красоту, Настасье достались ум и упорство. А Василиса просто неудачненькой получилась.

Зато она с лошадьми ладит.

И готовит неплохо.

— Давай я, — предложила Василиса и подала руку, помогая сестре спуститься. На сиденье экипажа, с зонтом в руках, Марья выглядела именно так, как подобало выглядеть княжне.

Свежа.

Прекрасна.

И…

И Василиса поняла, что ей совершенно не хочется знакомить Марью с Демьяном Еремеевичем. И вовсе не потому, что он Марье не понравится. Наверняка ведь не понравится, ибо сестра предпочитала мужчин совсем иного складу и характеру. Но вот… она ему понравится.

Она нравится всем мужчинам.

Прежде Василиса воспринимала это как должное, а теперь вдруг обидно стало.

Василиса подобрала вожжи.

— И с прислугой надо что-то решить. Виданое ли дело, одного конюха держать… а вот отбыл он, и что теперь?

— Надо, — согласилась Василиса.

Мужчин Марья очаровывала.

Завораживала.

Манила этой ледяною своей красотой. И нисколько-то не останавливало их, что сама Марья была замужем, и в замужестве этом вполне счастлива.