Лавандовое поле надежды - Фиона Макинтош

Понимала ли Лизетта, каково ему было видеть ее с Килианом? Сдерживать ярость при виде того, как немец ласкает ее, отчетливо представлять, что грязный фашист делает с ней в отеле… Невыносимо! Как Люк мог оставить ее? Почему покинул ее? Он не должен был так поступать!

– Я виноват, – наконец произнес он. Щека все еще горела, но гораздо больнее было понимание того, что именно стояло за этой пощечиной. – Мне лучше уйти.

– Нет, Люк! Постой! – прошептала девушка. – Расскажи мне, как ты сюда попал. Поговори со мной.

Да, если он хочет уберечь ее, надо ей все объяснить. Надо придумать, как лучше всего действовать теперь, когда союзники перешли в наступление. Люк развернулся, прислонился спиной к стене и посмотрел на Лизетту. Девушка облегченно вздохнула.

– Держи. – Поднявшись, она нервно сунула ему в руки стакан вина. – Santé, – тихо добавила она. – Давай начнем все заново. Я рада, что ты в безопасности.

– Santé. Я жив, но не в безопасности. Как и ты.

Лизетта грустно улыбнулась.

– Это потому, что у меня нет на шее мешочка волшебных семян.

Люк ответил ей такой же печальной улыбкой.

– Я думала о тебе каждый день, – призналась девушка. – Ты был первым, о ком я вспоминала, проснувшись, и последним, о ком я думала, засыпая.

Глаза ее заблестели. Она еле сдерживала слезы.

Люк невольно потянулся к ней. Лизетта не сопротивлялась. Сперва это было просто объятие – они прильнули друг к другу, чувствуя, как бьются их сердца. Люк привлек ее к себе, она прижалась к нему еще крепче – и большего поощрения ему уже не понадобилось. Через миг он подхватил ее на руки, а она оплела его талию ногами и оба забылись в страстном поцелуе, о котором Люк давно мечтал.

Как же он ее любит! С самого первого взгляда он понял, что попался. Он не был готов к такому… во всяком случае, пока не отгремела война, пока жизнь хрупка и уязвима. Бабушка когда-то говорила ему, что любовь душит – ты не в состоянии обуздать ее, не надейся ее перехитрить или взять в плен. «Это вольный дух, мой мальчик, – предупреждала Саба. – С очень острыми зубками».

Люку трудно было представить любовь с клыками, но, став старше, понял, что имела в виду бабушка. Его любовь к Лизетте оказалась не нежной и кроткой – она преследовала его, точно охотничий пес, рычала на него по ночам.

Люк еще крепче прижал Лизетту к себе, старательно изгоняя из головы образ Маркуса Килиана. Внезапно девушка отстранилась. Выбившиеся из-под заколок волосы рассыпались у нее по плечам, глаза пылали страстью. Весь вид ее говорил о желании, но голос был полон раскаяния.

– Прости, – прошептала она.

– За что? – Он легонько прикусил ее припухшие, мягкие губы.

– За мое задание. – Она тихо застонала, когда губы Люка коснулись ее шеи. – Ты можешь не думать о нем?

Обсуждать эту тему было мучительно.

– Сейчас ты со мной, в моих объятиях, а не в его. Остальное неважно.

– Но ты же знаешь, что я должна к нему вернуться.

– Я не хочу о нем говорить.

– Но это было всего лишь…

Люк ласково укусил ее за мочку уха. Девушка снова застонала. Его дыхание опаляло ее.

– Лизетта, – пробормотал Люк, уткнувшись ей в шею, не отрывая губ от ее кожи. – Вот это – настоящее. А когда ты с Килианом, я напоминаю себе, что ты играешь роль. Знаешь, я никогда, ни с кем не испытывал ничего подобного.

Она смотрела на него нежно и испуганно.

– Я люблю тебя. Ни война, ни политики, ни хитроумные планы, ни расстояние, ни твои английские учителя и уж, конечно, ни какой-то там немецкий полковник ничего не изменят. Я тебя люблю. Я никогда не говорил этих слов ни одной женщине. – Он нахмурился. – И сомневаюсь, что скажу кому-то еще.

Лизетта серьезно и пристально взглянула на него.

– Я хотела тебя с того самого вечера, когда ты нахально ввалился к мадам Маршан и ухмыльнулся, глядя на меня. Я тебя возненавидела, но не могла ничего с собой сделать. А потом…

– Что – потом? – прошептал Люк, покрывая поцелуями лицо и шею возлюбленной, пока она не затрепетала у него в объятиях.

– А потом – Горд. Я хотела лишь одного – обнять тебя… и любить. Никогда не отпускать.

Люк зарылся лицом в ее шею.

– Не отпускай меня, – попросил он. – Никогда.

– Закрой ставни, Люк, и раздень меня, – прошептала Лизетта.

– Я уж думал, ты никогда не попросишь, – отозвался он.

Люк никуда не спешил. Он раздевал Лизетту мучительно медленно, одну за другой расстегивая пуговки и целуя каждый дюйм обнажившейся кожи. Тишина и полумрак усугубляли царящее в крохотной квартирке сладкое напряжение. Вслед за платьем на пол полетел лифчик. Лизетта успела оценить, сколь опытен Люк в деле раздевания, но эта мысль тут же улетучилась, едва он прильнул губами к ее спине чуть ниже талии. Опустившись на колени, Люк стянул с Лизетты все остальное, и она осталась полностью обнаженной. Вчера вечером она была бесстыдно-дерзкой в своей наготе, но сегодня оробела, смущенная нежностью Люка и своим желанием подтвердить делом страсть, зажженную в ней одним-единственным поцелуем.

Люк поднялся, все еще одетый, и посмотрел на возлюбленную в слабом свете, пробивавшемся сквозь закрытые ставни.

– Ты прекрасна. Ненавижу его за то, что он тобой обладал!

– Не надо, – взмолилась Лизетта. – Сейчас мы одни. Не думай о нем.

Настал ее черед раздевать возлюбленного. Она наслаждалась каждой секундой, сгорая от желания прильнуть к нему, ощутить его всего – узнать, запомнить. Больше никогда ей не придется гадать, каково это – быть с Люком.

Она неуверенно протянула руку к мешочку у него на шее.

– Можно? Не хочу случайно просыпать хотя бы штучку.

Люк нагнул голову, позволяя ей снять мешочек и положить рядом с кроватью. Интересно, что думали об этом мешочке прежние любовницы Люка?

– Как полагаешь, мы когда-нибудь посадим эти семена? – спросила она, скользя пальчиком по груди Люка. Мышцы у него были скульптурнее и рельефнее, чем у Килиана, однако едва успев подумать об этом, Лизетта возненавидела себя за то, что сравнивает их. В ее груди бушевали противоречивые, сбивающие с толку чувства. Совсем недавно она лежала в постели с Килианом, а теперь таяла в объятиях Люка.

– Непременно посадим, – пообещал тот, притягивая возлюбленную к себе. Как только их тела соприкоснулись, все мысли о Килиане исчезли, и в жизни Лизетты остался один-единственный мужчина.

Килиан проснулся, очарованный Лизеттой Форестье. После ее отъезда он, не желая возвращаться в опустевший номер, отправился бродить по темным парижским улицам. Следовало обдумать не только предстоящую встречу с Мейстером, но и тот факт, что по какому-то странному совпадению его вызвал к себе Штюльпнагель. Если вчера бесстрастный полковник считал, что окончательно утратил способность чувствовать и переживать, то сегодня его грудь трепетала от надежд – и на любовь, и на щекочущую нервы возможность принять участие в покушении на жизнь главнокомандующего Германии.