Кодекс Люцифера - Рихард Дюбель

Входная дверь была двустворчатой и могла долго выдерживать атаки турок. Дерева почти не было видно под многочисленными железными гвоздями; запиралась она на кучу стальных полос, крючков и металлических задвижек, и на вырученные от их изготовления деньги кузнец мог целый год содержать всю свою семью: себя, жену, детишек и даже бездельника шурина. Агнесс схватилась было за засов, но затем остановилась. Она внезапно поняла, что, если она сейчас выйдет на улицу, чему-то придет конец – чему-то, что начало клониться к закату, когда они с Киприаном расстались у ворот Кэрнтнертор. Прошедшие с тех пор месяцы были лишь отсрочкой неизбежного. Вместе с тем сейчас начнется нечто новое. Ее руки ослабели, как у предателя, сидящего в каждом из нас и только ждущего подходящего момента, чтобы сообщить о себе, вылезти наружу и спросить: «Неужели так необходимо ставить на карту комфорт, огромный дом, богатого супруга, обеспеченное будущее? И ради чего? Кроме того, снаружи холодно, на тебе почти ничего не надето, и ты просто замерзнешь до смерти, не говоря уже о ночной страже, которая непременно появится именно тогда, когда ты будешь бежать по улице в одной рубашке. И только представь себе этот скандал в семье, которую ты до ceго дня награждала за их расположение плохим настроением, молчаливостью, приступами упрямства и постоянно угрюмым выражением лица».

Агнесс неожиданно поняла: что бы она ни сделала, это приведет к катастрофе, а единственно верный поступок – вернуться в постель и всю ночь повторять себе: «Я-не-знаю-никакого-Киприана-Хлесля-я-не-знаю-никакого-Киприана-Хлесля…»

Внезапно на ее сжатую в кулак руку легла чья-то ладонь, и, оставайся у нее хоть какие-то силы, она бы непременно завопила от ужаса.

– Проклятый запор срабатывает от пружинного механизма, – произнес голос у нее за спиной. – Если ты не знаешь этого, дверь тебе не открыть.

На ватных ногах Агнесс повернулась. В свете лампы в паре шагов от нее плавало лицо ее горничной, волшебным образом превратившейся в полумраке в ту юную девушку, с которой Агнесс познакомили в детстве, после того как ее предшественница вызвала неудовольствие Терезии Вигант. Пятнадцать лет – большой срок. Горничная грустно улыбнулась, на лице появились морщинки, и она вновь оказалась пожилой, всю ночь храпящей в кровати рядом с Агнесс женщиной, на которую всегда можно было положиться.

– Я принесла тебе плащ, – сказала служанка и набросила его на плечи обескураженной Агнесс.

– Это Киприан, – сообщила Агнесс. – Он пришел.

– Я знаю, детка. Со вчерашнего дня. Он расспрашивал о тебе, но я не могла открыться. Он стал священником.

Агнесс почувствовала, как с каждым ударом сердца на ее глаза наворачиваются слезы. А она еще раньше считала, что потеряла его! Теперь она точно знала, что это так. «Священник», – прошептала она.

– Я бы не советовала тебе выходить, – продолжала старая няня. – Но знаю, ты все равно пойдешь, так что не стану и пытаться удержать тебя. Хотя на твоем месте я бы не пошла. Наверное, именно поэтрму твоя жизнь всегда нравилась мне больше, чем моя собственная. Я люблю тебя, деточка, ты ведь знаешь. Если ты пойдешь к нему, то возможно, будешь несчастна. Но если останешься, то в любом случае будешь несчастна. – К безграничному изумлению Агнесс, женщина улыбнулась еще шире. – Кем бы ни был он и кем бы ни была ты, может, у вас и остался-то всего один час, чтобы провести его вместе. Иногда воспоминания об этом помогают продержаться целую жизнь. Поступай так, как подсказывает тебе Господь Бог.

Служанка взялась за запор и потянула его к себе. Он бесшумно выскользнул из скобы. Дверь приоткрылась, и внутрь ворвался ледяной порыв ветра. Агнесс задрожала от холода.

– Я подожду тебя здесь и впущу обратно, – сказала горничная.

В следующий момент Агнесс оказалась на улице, дверь тихо закрылась, и девушка очутилась в почти полной темноте. Холод был смертельный, а она никак не могла рассмотреть хоть что-то перед собой, потому что слезы застилали глаза.

Из черной бездны подворотни напротив появилась тень и скользнула к ней, и, если бы тень в ту же секунду попросила умереть вместе с ней, Агнесс согласилась бы.

Внутри большой кареты было ничуть не теплее, чем снаружи; сквозняка, однако, не было, и казалось, что здесь царит совершенно особенная стужа. Агнесс затряслась от холода, не успев сесть на скамейку, кожа на которой была сплошным куском льда. Киприан, та самая массивная фигура, появившаяся из темноты, сел напротив, молча смотрел на нее, сорвал с себя плащ и укутал ее, прежде чем она успела возразить. Она могла бы сказать ему, что тут и трех плащей не хватит, потому что холод идет изнутри нее Одежда Киприана пахла им, и этот запах вонзил в ее замершее сердце ледяную сосульку.

– Агнесс, – произнес Киприан.

Его голос едва заметно дрожал. Это была последняя капля, переполнившая чашу. Что-то развернуло ее сердце прямо в груди и сдавило его; боль была так велика, что на глазах у нее выступили слезы.

– Где ты был все это время? – всхлипнула она.

– Я не хотел оставлять тебя одну.

– Ты же пообещал мне…

– Я знаю. Мое обещание остается в силе.

Она почти не слышала, что он говорит. Ее рыдания были такими громкими, что отдавались у нее в ушах.

– Где ты был? – Агнесс почувствовала, как что-то поднялось в ее горле и вырвалось наружу, прежде чем она сумела остановить его. – Где ты был?! – закричала она.

Она чувствовала на себе спокойный пристальный взгляд Киприана. В ее мозгу бушевала буря, поднимавшая огромные волны, которые накрыли ее с головой, и она начала тонуть.

– Я ведь тебя ждала! – снова закричала она. – Ждала! С сердцем, полным надежды, и ртом, полным лжи, когда кто-то из моей семьи или прислуги переходил мне дорогу. Целый день я ждала, что ты выполнишь свое обещание и придешь забрать меня с собой. Я не переставала ждать и тогда, когда родители силой увезли меня из Вены. Я никогда не думала, что ты оставишь меня в беде! Не передавала ждать даже тогда, когда мы уже почти приехали сюда, в Прагу!

– А теперь ты перестала ждать? – спросил он. Девушка смущенно заморгала. На этот вопрос она не могла ему ответить.

– Где ты был? – уже спокойнее повторила она.

Он продолжал смотреть на нее своим особым, раздражающе спокойным взглядом. Агнесс видела пар, образу, емый его дыханием. На полу кареты стоял маленький светильник с полуприкрытой створкой; снаружи, наверное свет был совершенно незаметен. В темноте в его глазах мерцали блики. Каким-то непостижимым образом у нее создалось впечатление, что в повозке неожиданно потеплело. Она поплотнее укуталась в его плащ.

– Я был в тюрьме, – наконец сказал он.

Девушка почему-то не удивилась и лишь прошептала: «Себастьян…» Она вспомнила, что в тот самый день, когда она зря прождала Киприана, не замечая приготовлений к отъезду обоих семейств – как Вигантов, так и Вилфингов, Себастьян Вилфинг пришел в ее дом, попытался обойти нагруженного вещами слугу и врезался в какую-то балку. Он потер ушибленную челюсть и одновременно смеялся и стонал, красноречиво поглядывая в ее сторону. В памяти Агнесс тут же всплыло возникшее у нее тогда впечатление, почти утонувшее в растущем отвращении к нему, что Себастьян был как-то слишком уж неуклюжим. Она еще тогда подумала, что он нарочно это подстроил, чтобы развеселить ее. Позже, глядя на его распухшую челюсть с содранной кожей, она решила, что клоунада была не очень удачной; а еще позже она вообще ни о чем не думала, поскольку Киприан все не появлялся, а она сидела в экипаже и колеса торопливо стучали по булыжной мостовой и утоптанной земле.