Дружина особого назначения. Книга 3. Засечная черта - Иван Алексеев

Лешие скакали наискось через луг, ожидая момента, когда им придется повернуть прямо в лес. К их удивлению, несметная ордынская конница, выбравшись на берег и чуть отъехав от уреза воды, не помчалась вперед, втягиваясь на дорогу, на которой стояла засека, а застыла неподвижно в оборонительных порядках, ожидая, когда задние шеренги закончат переправу. Очевидно, турецкие военные советники все же смогли, использовав свежайший пример, внушить вольным степным орлам прописную истину: без разведки — ни шагу.

Убедившись, что за ними больше не собираются гнаться, Разик крикнул другу:

— Давай за мной, вдоль опушки, к дороге!

И они поскакали по лугу, рядом с опушкой, параллельно берегу, на глазах выстроившейся вдоль реки несметной орды, которую им все же удалось задержать на переправе! Им — горстке ополченцев, вчерашних крестьян, ремесленников и купцов из окрестных сел и городков и дружинникам из тайного Лесного Стана, основанного великим князем Александром Невским.

Когда берег реки остался далеко позади и лешие уже мчались, изредка оглядываясь, по узкой лесной дороге, Михась неожиданно произнес:

— Брат десятник, разреши доложить. Твой приказ выполнен, противник задержан на переправе на десять минут!

— Полусотник, — автоматически поправил его Разик и переспросил изумленно: — Какой приказ? Ты же сам встал в заслон!

— Ты приказал мне под Москвой, на той речушке, возле моста, прикрыть наш десяток и задержать опричников. Докладываю об исполнении.

Разик почувствовал, как к его горлу подкатывает плотный комок, ответил хрипло:

— Спасибо, брат.

— Служу Руси и Лесному Стану.

А впереди уже мелькнул просвет в деревьях, и показалась поляна, на которой возвышалась засека.

Лешие за частоколом, заслышав стук копыт, взяв мушкеты на изготовку, застыли в напряженном ожидании. Что за всадники покажутся на поляне перед засекой? Разумеется, Василь доложил своему командиру, десятнику Желтку, обо всем произошедшем на реке и о поступке Разика, бросившегося на выручку неизвестного ратника с героического корабля. Конечно, все они надеялись, что Разик сумеет вернуться живым и невредимым, но все же лешие предполагали, что ему придется бросить коня, поскольку он не мог тягаться в скачке со степняками, и добираться до засеки пешим ходом через лес.

И вот, наконец, на поляну галопом вылетели два всадника. В одном из них нетрудно было узнать лихого полусотника дружины Лесного Стана. А вот второй...

Десяток отнюдь не слабых глоток завопили почти одновременно. В этих нечленораздельных криках слились воедино и «ура», и «черт побери», и еще Бог знает что. Желток, бросив мушкет, вспрыгнул на частокол, толкнулся с обеих ног, распластался в воздухе, перелетел головой вперед через ров, приземлился на согнутые предплечья и, гася инерцию прыжка, стремительно перекатился почти под самые копыта коней. Он ловко вскочил с земли, широко развел в стороны обе руки, а с седла в его объятия буквально свалился всадник в порванной мужицкой одежде, покрытой пороховой копотью, гарью, грязью и кровью. С его головы при падении слетел серо-зеленый берет с косой синей нашивкой. Крепко обнявшись, Желток и Михась покатились по молоденькой травке, наперебой крича друг другу какие-то слова, смысл которых едва был понятен даже им самим. Через частокол вслед за своим десятником уже прыгали бойцы, бежали к ним. С вышки что есть силы свистел в сигнальный свисток нечто невообразимое наблюдатель, который хотел, но, разумеется, не мог спрыгнуть вниз с двадцатисаженной высоты. При этом он не забывал, поворачиваясь во все стороны, постоянно оглядывать окрестности, ибо отвечал в светлое время суток за безопасность заставы не только с фронта, но и с тыла.

— Вот глупая белка, — еле вырвавшись из объятий Желтка, с притворной обидой произнес Михась. — Неаккуратно помял товарища!

Взрыв веселого смеха был ему ответом. Друзья вновь были вместе! И еще долго Михась пожимал руки, обнимался с каждым из бойцов десятка.

Через полчаса Михась, помывшись в ручье и переодевшись в чью-то «второсрочку» — слегка потрепанный, но чистый запасной комплект обмундирования второго срока носки, имевшийся в запасе у каждого бойца, сидел у костра в тылу засеки в окружении друзей-товарищей.

— Сколько у нас времени до вражеской атаки? — первым делом спросил он.

— Думаю, часа два-три, — ответил Разик. — Ордынцы будут подтягивать тылы, чтобы их не отрезали на переправе. Пойменный луг довольно широкий, поэтому внезапной атаки они не опасаются. Переправятся полностью, выстроятся в боевые порядки, а затем пошлют вперед усиленную разведку. Мы ее, естественно, встретим, как полагается. Так что пока отдыхай да подкрепляйся.

Михась кивнул и принялся за обе щеки уплетать прямо из поставленного перед ним котелка кашу с мясом. Война — войной, а обед — по расписанию.

Выждав пару минут, Разик первым делом поинтересовался дальнейшей судьбой ополченцев с корабля, скрывшихся в лесу.

— Ерема, начальник ополчения, сказал мне, что они направятся в близлежащую станицу и там будут держать оборону вместе с пограничниками.

— Что за станица?

— Не знаю. Сам-то я в той станице не был, а как до нее добраться — расспрашивать не стал. Не было времени да и смысла. Я с того луга никак не смог бы уйти.

Михась говорил о своей гибели, которой он только что чудом избежал, без какого-либо пафоса. Он не рыдал, не заламывал рук, а спокойно с аппетитом ел кашу, запивая ее горячим целебным взваром из весенних трав. Но в этом не было никакой рисовки. Михась был профессиональный воин, его с раннего детства готовили именно к войне, на которой неизбежно гибнут люди. Риска гибели предотвратить нельзя, но его можно снизить хорошей боевой подготовкой, и Михась был подготовлен очень хорошо. Из скольких смертельных ловушек, из которых, казалось, не было выхода, он уже вырывался за свою короткую жизнь! Даст Бог, и еще вырвется. Сам не сможет, так друзья выручат. И эта святая вера в помощь друзей, которые поспешат тебе на выручку, где бы ты ни был, поддерживала и будет поддерживать дружинников Лесного Стана в любой ситуации в самые тяжелые минуты.

Михась, как и его товарищи, не то чтобы не испытывал чувства страха в бою, просто он был полностью сосредоточен на выполнении боевой работы, и остальные эмоции естественным образом отключались от его сознания. Пару часов назад, когда он пошел на верную гибель, прикрыв собой отходящих ополченцев, дружинник не испытывал ни низменного страха, ни возвышенной гордости за героическое самопожертвование. Он просто делал свое дело, причем делал хорошо, именно так, как его всю жизнь учили. В сложившейся ситуации необходимость заслона была очевидна, как дважды два. Понятно, что лучше Михася, оставшегося к тому же почти невредимым, эту задачу никто из ополченцев выполнить не мог. Вот он и встал в заслон.

А страх к Михасю приходил во сне. Во сне он иногда боялся, причем неведомо чего, до дрожи, до дикого беззвучного крика, оглушаемый чувством полного бессилия. Михась никогда не мог вспомнить подробности этих снов. А еще во сне он часто... ругался, закатывал истерики.