Однажды звездной ночью - Елена Арсеньева

– Я поеду с тобой. – Анна ринулась к дверям в сад. – Слышишь? Я поеду с тобой. Пошла открывать гараж.

– Нет.

Голос мужа прозвучал так, что Анне почудилось, ее окатило ледяной водой.

– Почему?

– Я сказал – нет.

И тут она надломилась… Первый раз – за всю жизнь, полную скрытых сомнений и подозрений, которые гнала от себя, которые нипочем не хотела признавать, проклиная себя за них, считая недостойной той огромной любви, которую питала к мужу. Первый раз – за эти бесконечные месяцы его болезни, месяцы, исполненные сострадания, страдания и ужаса: а вдруг печать ляжет и на ее лицо? Первый раз… но и последний.

– Или ты скажешь мне, что происходит, – сказала она спокойно, – или больше не увидишь меня никогда.

Петр споткнулся, резко качнулся вперед, словно ему выстрелили в спину. Медленно повернулся:

– Анюта… ты что говоришь?

– А ты что? – выкрикнула она, прижав руки к груди и с ужасом чувствуя, как лопается, с треском лопается броня, которая сковывала ее все эти годы и, особенно, – последние месяцы. – А ты что делаешь? Думаешь, я ничего не вижу, не знаю и не понимаю? Я слышала ваш последний разговор с Меншиковым, когда тебе стало так плохо, – я знаю, ты теперь всех и каждого в нашем доме подозреваешь в предательстве, в измене, в том, что мы все вместе или каждый по отдельности продаем тебя Бушуеву! И разве только теперь? Ты ведь когда узнал о том докторе Андронникове, который на Дальнем Востоке живет, ты думаешь, я не понимаю, почему ты никого из нас не попросил к нему поехать? Ты боялся всех нас из-под надзора выпустить, из-под своего контроля! Именно поэтому обратился к Меншикову, да? А ты не подумал, что его появление вообще-то было неслучайным? Может быть, тебе только кажется, что он ненароком оказался в лесу в ту ночь, когда на тебя напали? А на самом деле он уже давно заодно с Бушуевым и подобрался к тебе так близко именно по его наводке? Почему ты не веришь нам, однако веришь этому подозрительному, скользкому человеку?

Петр обернулся и пристально смотрел на нее исподлобья своими слишком светлыми для этой темно-бронзовой кожи глазами.

– Теперь уже нет, – глухо сказал он. – Я верил ему только потому, что действительно видел в нем случайного человека. Он появился в моей жизни недавно, гораздо позже, чем я заболел. Именно поэтому я имел глупость думать, что он непричастен к случившемуся.

– А теперь что изменилось?

– Он с самого начала был в связке с Серегой. Каким-то образом им теперь удалось завлечь в заговор Марину. Но тут я еще мало что понимаю, может быть, ее присутствие там, дома у Меншикова, – просто случайность.

– Какая чушь, – беспомощно пробормотала Анна. – Как можно подозревать Серегу? Ведь ты ему жизнь спас!

– А как ты думаешь, почему я так ради него старался? – вприщур глянул Манихин.

– То есть как это – почему? Я же помню, как он валялся там на дороге, как шептал едва слышно: «Я Серега Лукьянов… Лукьянов моя фамилия… Сергей Николаевич…» Какой он был беспо…

И осеклась, перехватив мгновенную улыбку мужа.

– Неужели только… из-за имени? – пробормотала она тихо, впервые дав волю догадке, которая грызла ее с того самого дня, когда в их доме появился Серега Лукьянов.

– В первую очередь, – спокойно согласился Петр. – Ты же хорошо помнишь ту историю. Сколько крови нам Ванька Бушуев из-за покойного Николая попортил! Если бы ему так не хотелось меня в той крови измарать, у нас бы жизнь совсем по-другому сложилась, верно?

– Может быть, – пробормотала Анна, слабо соображая, что говорит. – Значит, ты все это время думал, что Серега – сын…

– А почему нет? По возрасту точно подходит. Я знаю, что Альбина Лукьянова была беременна третьим ребенком, но хотела от него избавиться. Потом, когда Николая убили, ей, конечно, не до абортов было, да и поговаривали, она решила дитя выносить и родить, вдруг-де мальчик будет, чтобы вылитый Коля… Мы из Заманихи вскоре уехали, не знали, как там у кого жизнь сложилась. Почему б нашему Сереге не оказаться тем же самым Лукьяновым? Ты же знаешь, Николай мне другом был, разве я отказал бы в помощи его сыну, если бы он пришел ко мне? Вот я и представил, что он как бы пришел за помощью… И я ему помогаю.

– Ну, я не знаю, мне тоже иногда казалось, что это сын Николая, а иногда – что чужой парень, – призналась Анна. – Но он же руки твои целовал, он для тебя как пес был! Или ты думаешь, что Бушуев его нашел, рассказал, кто его отец, заморочил голову этой старой историей и заставил Сергея поверить в то, во что сам Ванька верил целую жизнь? И он начал тебе мстить… Но почему ты не выгнал его? Почему не обезопасил себя?

– Ну, знаешь, как говорят на Востоке: тигр в пустыне менее опасен, чем змея в траве, – рассудительно ответил Петр. – Я подумал, пусть он лучше на глазах будет. И если честно, был убежден, что он не знает… не знает, кто мы такие, что мы были с Колей Лукьяновым знакомы и дружны. Ему просто некому было сказать об этом!

– Ничего не понимаю, никакой логики не вижу. – Анна нервно сняла со спинки стула легкий полотняный пиджак, набросила на плечи, потом снова повесила на стул. – То ты говоришь, что Бушуев его подослал, то уверяешь, что Серега ничего не знал о его подозрениях… Или Бушуев уже потом, когда узнал, что Серега у тебя живет, вмешался? Нет, я все же отказываюсь понимать. Ты ведешь себя странно, странно, может, скажешь, что ты и меня считаешь сообщницей Бушуева?

– Нет, даю слово, богом клянусь, что у меня и мысли такой нет.

Манихин приблизился к жене и осторожно поцеловал ей руку. Но Анна припала к его плечу. Она редко плакала, она по жизни была сдержанная, иногда замкнутая, но не заплакать сейчас было просто невозможно.

– Слава богу, слава богу! Если бы ты еще мне не верил, я бы… не знаю… я бы вообще… Но почему же тогда ты не попросил меня поехать на Дальний Восток? Может быть, сейчас этот Андронников уже был бы здесь, может, у нас появилась бы хоть какая-то надежда на твое выздоровление, мы бы что-то определенное знали! А впрочем, еще не поздно, я могу хоть завтра ехать…

– Нет, – опуская голову, проговорил Манихин. – Нет, ты не поедешь.

– Но почему, почему?!

– Да неужели тебе не приходит в голову, что я не хочу тебя отпустить, потому что не могу? Не в силах даже на день с тобой расстаться, потому что боюсь потерять? – глухо, с трудом выговорил Манихин. – До смерти боюсь! Я понимаю, что обрек тебя на жизнь затворницы, я вижу, что измучил тебя… но после того, как ради тебя я натворил столько глупостей и бед, я просто не могу тебя лишиться! Ты – оправдание всего, всей моей жизни, всем моим поступкам, добрым, злым… Если ты уйдешь, мне только и останется, что вены вскрыть. Или опять в гараж, как в тот раз, когда Маринка меня оттуда вытащила. Я тогда жив остался – и ужаснулся, что обрек бы себя на разлуку с тобой. Я любил тебя всю жизнь – и век любить буду. Не покидай меня, не покидай…

У Анны слезы так и хлынули из глаз. Припала к мужу, вцепилась в него, с восторгом ощущая, что вот – кончились все недомолвки и недоразумения, все страхи, разделяющие их, все сомнения ушли прочь, недоверию положен конец, они снова открыты друг для друга, как прежде… и хоть есть в ее жизни нечто, что она утаила бы даже от исповедника, лежа на смертном одре, и от Петра утаит, а все-таки высказанные им слова – оправдание всему, всему, она снова убедилась, что поступила тогда правильно, и, если бы время можно было повернуть вспять, она поступила бы точно так же! Ее любовь, ее безграничная любовь к мужу все превозмогла и все превозможет, только бы быть с ним рядом!