За сумеречным порогом - Питер Джеймс

Анестезиолог бросил пустой пузырек в корзину для мусора под аппаратом для наркоза, потом ввел жидкость прямо через канюлю.

Что, черт возьми, ты делаешь?

Он бочком протиснулся к операционному столу и, казалось, опять стал внимательно наблюдать за всеми остальными, а не за ней. Потом незаметно нажал какую-то кнопку на боковой стороне осциллографа, подвинул стойку капельницы, подсоединил регулятор скорости капельницы под пластиковой бутылью и сделал какие-то пометки на листе бумаги, прикрепленном зажимом к папке. Двойные двери отворились, и трое мужчин вкатили большой аппарат с педалями, висящими на концах резиновых трубок.

Люди продолжали уменьшаться в размерах. Что-то упрямо тянуло Кэт вверх. Она сопротивлялась. Ее тянуло все сильнее, и спокойствие, с которым она наблюдала происходящее внизу, неожиданно сменилось глубоким ужасом.

Мертва.

Нет! Только не умереть. Пожалуйста, нет!

Кэт поднималась все выше, теперь она чувствовала холод.

Со мной все хорошо. Пожалуйста, со мной все в порядке.

У нее возникло такое чувство, словно ее всасывали в огромный пылесос. Картина внизу все уменьшалась.

Пожалуйста, кто-нибудь!

Звуки тоже смолкли. Она больше ничего не слышала. Тишина. Безвоздушное пространство.

Ее охватил страх. Она отпихивалась руками, ногами, пытаясь противостоять этой пустоте. Не забирайте меня. Нет. Пожалуйста, оставьте меня в покое.

Тело ее становилось все меньше, меньше. Она хваталась за воздух. Не хочу умирать! Не сейчас, не так, пожалуйста, не нужно конца, жизнь только началась.

Она представила свои похороны. Мать. Отец. Дара и родственники в крематории. Может быть, еще и Патрик. Смотрят, как гроб скользит за занавес.

А она внутри старается докричаться до них.

Дара выведет детей наружу, будет стоять и рассматривать визитные карточки в букетах. Кэт даже слышала, как она говорит: «Бедняжка, всегда считала жизнь борьбой, никогда не жила в согласии с жизнью».

Внизу, под ней, операционная слилась в белое пятно света, как исчезающая картинка на экране телевизора, когда его только что выключили. Осталась одна крошечная белая точка, она не исчезла, она оставалась на одном месте, эта светящаяся точка где-то вдали.

И тогда Кэт стала быстро перемещаться, хотя и не слышала скрипа колес каталки. Такое ощущение, будто она находится в звуконепроницаемой стеклянной коробке, несясь со свистом и шумом по направлению этой светящейся точки, но та почему-то не становится больше. Мимо проносилась тьма со вспышками света, как бывает, когда едешь на поезде через туннель, вот только не слышно ни гудков, ни стука рельс, ни эха. И холодно, холодно, как в холодильнике.

Страх нарастал. Помогите! Ее трясло от ужаса. Она все еще видела светящуюся точку, чувствовала, как нарастает скорость движения, нарастает так быстро, что темнота превращается в твердую массу, и ей уже не понять, движется она или стоит на месте. Гул в ушах становится все громче.

Это сон, звонит будильник, просыпайся.

Гул усилился, потом стал распадаться на фрагменты, напомнив разлетающийся пчелиный рой. Пятно света начало расти. Оно становилось все ярче и надвигалось на нее, словно неоновая реклама, но этот свет не слепил ее. Он был теплым, приятным, как на залитом солнцем пляже. Ее притягивало к нему. Кэт чувствовала, что скорость ее движения падает. Она легко плыла в направлении света, мягкие, теплые лучи играли у нее на лице, ласкали ее тело, заполняли все поры, просачивались сквозь нее, растворяя все ее страхи и боль, постепенно втягивая ее в себя.

Тогда медленно, будто нажали какую-то кнопку, перед ней стала проигрываться вся ее жизнь. Образы, воспоминания и чувства сменяли друг друга. Вот ей шесть лет, ее отшлепали и, плачущую, заперли в спальне, потому что она подралась с Дарой; она открывает и закрывает ящики гардероба, вынимая всякую мелочь, которую собирает: осколок отшлифованного водой стекла с пляжа; счастливую монетку из рождественского пудинга, ставшую коричневой; крошечную грязную окаменелость, шершавую, если провести по ней пальцем.

Вот Хауи пугает ее крабом, он держит его в руке и с криком бегает за ней по пляжу. Потом они кладут краба на пол в ванной, перед тем как туда должна войти Дара.

День рождения Дары, ей исполняется девять лет. Дара сидит во главе стола, надутая от важности, в парадном платье. Кэт видит, как ее целует мама, потом – папа. Ей кажется, что все дни рождения принадлежат только Даре, а у нее никогда не было такого праздника. Единственным, кто не поцеловал Дару, был брат Хауи.

Кэт видит гордость на лице матери, та размахивает в воздухе бумажкой и кричит: «Дара поступила в колледж! Она едет в Беркли!»

Свадьба Дары. В последние годы Дара регулярно присылала ей фотографии троих детей с самодовольным отчетом об их успехах. Кэт воспринимала эти письма как пощечину – очередное доказательство жизненной удачи Дары и несостоятельности Кэт.

Хауи в потертых джинсах, согнувшись, читает книгу на верхней палубе старой яхты, принадлежащей отцу. Хауи с его веснушками, светлыми кудрями и улыбкой во весь рот, который тоже не ладил с Дарой. Ее союзник.

Отец, пришедший одним осенним днем в ее спальню, когда она уже знала: что-то случилось – слишком было холодно и ветрено, слишком низко лежало серое небо; отец сел на ее постель, его черные вьющиеся волосы были, как всегда, растрепаны, глаза красны от слез, он взял у нее Фифа, распрямил ему ногу, обнял ее и сказал, что этой ночью с Хауи произошел несчастный случай на яхте – он пытался развернуть парус, и его смыло волной, а утром его нашли на пустынном берегу.

Тони, воскресным утром входящий в ее квартиру в Бирмингеме, на нем костюм для пробежек, в руках цветы, которые он купил у бензоколонки. А вот он выходит из супермаркета, обнимая свою жену, за ними идут трое ребятишек, нагруженных свертками, его ускользающий виноватый взгляд перед тем, как он отвернулся.

Вспомнилось Кэт, как она стояла, звоня в парадную дверь в Бирмингеме, ей открыла цветущая веселая женщина лет двадцати, с двухмесячным ребенком на руках, которого она ласкала, прижимая к себе. И как застыло в недоумении ее лицо, когда Кэт сказала: очень жаль, что с ее мужем произошло такое.

«С моим Билли? Что? Что случилось?» Счастье исчезло с ее лица, будто с него сняли маску.

Кэт стояла парализованная, поняв, что полиция совершила ошибку: они дали в газету имя мужчины и его адрес, не сообщив ничего жене. По пути на работу его мотоцикл попал под грузовик, и он сгорел, столкнувшись с бензобаком грузовика.

Сияние света поглотило чувство вины, ужас и замешательство, освобождая ее от них, простив ее. Все это больше не имело значения. Заряженная новой энергией, она была готова теперь идти дальше, через этот свет. Она чувствовала: свет как бы говорит ей, что она придет к новому пониманию всего того, что с ней приключилось.