Вокруг трона Екатерины Великой - Зинаида Чиркова

Потом Екатерина представила польскому королю всех своих вельмож, и Потёмкин подошёл к Понятовскому одним из первых. Польский король протянул Потёмкину руку, намереваясь пожать в ответ его руку. Но Потёмкин неожиданно для всех нагнулся над рукой Понятовского и поцеловал её.

Многие позже толковали об этой внезапной выходке временщика: то ли хотел он сделаться польским королём и выказывал дружелюбное отношение к польскому народу, то ли просто посмеялся над Станиславом. Поцелуй этот тем не менее имел значение. Станислав Понятовский проникся к Потёмкину симпатией и дружбой, разговаривал почти с ним одним, а потом писал временщику много писем. Только это и послужило причиной, что Понятовский ещё несколько лет оставался королём...

Однако истекли три четверти часа, отведённые Екатериной на эту встречу, и польские паны взошли по красной ковровой дорожке на пристань Канева. Загремели пушки на бортах галер, загрохотали цепи якорей, и флотилия скоро скрылась из виду...

Первым городом, который очаровал Екатерину и заставил её отбросить все сомнения в распорядительности Потёмкина, был Кременчуг. Когда она увидела семьдесят блестящих эскадронов, несущихся во весь опор навстречу ей, когда рассмотрела их манёвры и блестящие повороты, она бросила реплику одному из придворных:

— О, как люди злы! Они уверяли меня, что конница, сформированная светлейшим, всего лишь миф, выдумка! Им так хотелось обмануть меня!

А когда она переночевала в превосходном помещении с великолепным садом, разбитым Потёмкиным, то и слов у неё для восторга уже не хватало. Зато она писала невестке и сыну об очаровательных дворцах, садах, живописных панорамах по Днепру в восторженных тонах...

После Кременчуга Екатерине пришлось выдержать ещё одну встречу — на этот раз с австрийским императором Иосифом Вторым. Екатерина не пригласила Понятовского следовать за нею в Крым, а Иосифа она не могла не пригласить — ей нужно было договориться о новой войне с Турцией, и она хотела поддержки Священной империи. Она достигла своей дели. Иосиф, путешествующий под именем графа Фалькенштейна, так же, как и императрица, был поражён всем увиденным.

Потёмкин умел пускать пыль в глаза, но два года его непрестанных трудов позволили ему основать города, заложить крепости, заселить и окультурить Крым, сделать прежнюю пустыню не только обитаемой, но и весело трудящейся. Верфи, заложенные им, строили корабли, мастеровые трудились над возведением дворцов, садовники разводили сады и оранжереи, и всё это жило, работало, благоустраивалось...

Иосиф тщательно наблюдал за тем, как проходило путешествие, и, хотя не мог критиковать те постройки и города, что были ему показаны, ограничивался лишь брюзжанием по поводу неудобств, испытываемых теми, кто был на судах:

«В этом путешествии царит невероятная путаница. Сход на берег продолжительный и затруднительный. На судах больше вещей и народу, чем могут вместить экипажи, и лошадей не хватает для запряжки. Кто-нибудь летит вперёд, остальные торопятся за ним.

Князь Потёмкин, сходя с ума по музыке, один везёт за собою сто двадцать музыкантов. А когда один бедный офицер сильно обжёг себе руку порохом, то четыре дня некому было оказать ему помощь.

В путешествии по суше господствует такой беспорядок, какого нельзя себе представить. Часть карет ещё не выгружена. Все захватывают кибитки, местные повозки, куда складывают багаж. По этим беспредельным равнинам несутся сломя голову по шести, восьми карет в ряд. И хотя делают в день не более 32 вёрст, но экипажи ломаются, посуда разбивается, матрацы, багаж теряются. Всё валяется по степи, и всего не хватает, когда хватишься. Еды в изобилии, но всё по большей части невкусное, всё холодное, чёрствое. Наконец, не будь императрицы, которая очень любезна, и нескольких господ, в особенности иностранцев, общество которых терпимо, такое времяпрепровождение могло бы обратиться в сущее наказание...»

Иосифу действительно не повезло. Даже в самый день его встречи он чуть было не остался вообще без обеда: кибитка с обедом для императора перевернулась в дороге. Положение спас Потёмкин: вместе с графом Браницким он мгновенно состряпал обед. Гость, однако, остался чрезвычайно недоволен им.

Впрочем, Иосиф вовсе не разделял радужного настроения Екатерины, которой нравилось всё, что касалось сделанного Потёмкиным. Австрийский император дулся из-за того, что везли его по непроходимым, с его точки зрения, дорогам, лишь бы показать в английском парке ангорского козла с козой, то из-за того, что роту бомбардиров для устройства фейерверка везли аж из самого Петербурга. Словом, он ворчал и злобствовал, но про себя, поскольку уже заранее знал, что согласится на все условия, поставленные Екатериной, когда начнётся война с Турцией...

Одна Екатерина восхищалась всем, что видела. Едва путешественники въехали в Крым, как экипаж Екатерины окружили родовитые татарские мурзы, из которых была составлена гвардия. Их яркие одеяния ослепляли глаза, а чудесные панорамы моря, гор, прекрасной природы Крыма и вовсе заставили Екатерину смотреть на всё глазами в розовых очках.

Особенно восторженно начала она ко всему относиться после того, как собственными руками положила первый камень в основание кафедральной церкви в городе Екатеринославе.

Потёмкин основал этот город, и Екатерина поняла, что он может стать сосредоточением силы, богатства и народного просвещения этого прежде пустынного края. Ещё в прошлом, 1786 году Потёмкин послал ордер наместнику края:

«Предложа Екатеринославской казённой палате об отпуске Вашему превосходительству двухсот тысяч рублей на строение губернского города Екатеринослава, предписываю Вам, по принятии вышеозначенной суммы, приступить немедленно к заготовлению материалов и припасов, сколь можно в большом числе, поблизости к означенному от меня под тот город месту, где теперь находится деревня Половицы. Примите также меры к приисканию мастеровых и рабочих людей, дабы таким уже образом ничто не мешало и не препятствовало открытию и произведению работ, в сём новом городе, посвящённом славе имени великой нашей самодержицы. 11 октября 1786 года, князь Потёмкин».

Размах души Потёмкина заставлял его делать всё грандиозно, возвышенно, так, чтобы осталось на века. Так и Екатеринослав был замышлен как грандиозный город, в котором даже кафедральный собор был бы на аршин больше собора Святого Петра в Риме. Потому и длина города должна была быть до пятнадцати вёрст, а ширина — до двадцати пяти вёрст. Триста квадратных вёрст должен был обнимать собой этот город. Да и здания было предписано построить не только обыкновенные — присутственные места, гостиные дворы, купеческие лавки, — но и другие: чтобы здесь располагались архиерейский и генерал-губернаторский дворцы, большое число православных церквей, несколько церквей иностранных исповеданий, а также университет, Академия музыки и живописи, двенадцать различных казённых фабрик, из которых чулочная и суконная уже работали.

Даже наставники уже были определены, хотя не существовало ещё и плана постройки университета и академии. Сарти и Неретин, которые должны были вести занятия со студентами, уже получили квартиры, жалованье, стол.