Линейный крейсер "Михаил Фрунзе" - Владимир Коваленко

Сверху «Фрунзе» выглядит страшно: на полном ходу свежий воздух только раздувает пожары, дым сносит к корме, и кажется, что корабль пылает целиком, от штевня до штевня. И о том, что он не гибнет, а продолжает сражаться, напоминают только вспышки полузалпов. Девять не делится на двое, и число огненных выплесков чередуется: четыре, пять, снова четыре… Водяные столбы ложатся вокруг линкора «Джулио Чезаре» – близко, совсем близко, вплотную… но все никак не достанут на деле. В ответ мерцает орудийной скороговоркой «Больцано», линкоры то рассеивают снаряды пристрелочной лестницей, то частят беглым огнем. Из-за их бронированных боков неторопливо, быстрей не позволяет конструкция орудий, бьют немолодые крейсера.

Пять против одного, но «Фрунзе» ухитряется огрызаться. Да как!

Первый же настоящий, тяжелый снаряд, который попадает во вражеский линкор, умудряется наделать дел. Сверху не видно, что именно. Вниз пришлось сообщить сухое:

– Попадание в кормовую оконечность.

Видно было – вспышку. Ни пожаров, ни дыма, но супостат вдруг вильнул в сторону моря, за ним, за флагманом, повернул было «Кавур»… Нет, возвращается на прежний курс. Значит, не маневр. Значит – один готов!

Не потоплен, но хотя бы выбит.

Было пятеро против одного, стало четверо… или три с половиной, хорошо греки облюбованный крейсер курочат.

Чем не время для общего удара? Цели, не способные огрызаться, появились: у «Чезаре» половина зениток правого борта выбита одним из дальнобойных легких фугасов, линкор не управляется… На палубе «Триесте» не осталось ничего живого. Этим двум остается надеяться на то, что их прикроют другие корабли. Значит, тем, что пока целы, надо держаться рядом с подранками – вот и две отменных групповых цели для торпедной атаки.

Пилот привычно вертит головой, но на сей раз высматривает не только врагов. Когда же на фоне фессалийских гор покажутся неуклюжие бомбовозы «Бленхейм» и зализанные «Бэттлы»? Когда из-за мыса выскочат приземистые, стремительные эсминцы?

Цели для них есть.

Может, и приказ уже отдан?

Уар, пусть и слабый на фоне собственных залпов, в недрах линейного крейсера почувствовали все. Корабль ощутимо качнуло: полтонны стали и тротила на околозвуковой скорости врезались куда-то поверху, дернули корабль вбок, точно огромный маятник.

В информационном посту голубоглазый оператор радара отшатнулся от экрана – черного без всякой зелени. И Ренгартен, белоглазый бесчувственный истукан, вскинул руки к лицу – будто ему, а не крейсеру вражеский снаряд выбил глаз.

Крейсер, что окривел после шторма, ослеп.

В кормовой надстройке откликается только зенитный КДП левого борта.

– Что там у вас? Опять стеньгу срубило?

Там обязаны смотреть вверх.

– Стеньга на месте, пулеметная площадка цела. «Кроватная сетка» тоже, но не вертится…

То есть антенна уцелела. Перебило провода, что ведут от радиоуловителя вниз, не спас их бронированный кожух. И артиллеристы с кормового поста молчат…

Значит…

Значит, есть вероятность, что случилось прямое попадание. Как ни странно, это хорошо: тяжелый снаряд с тугим взрывателем может прошить надстройку насквозь, разорвать кабели, что ведут от радарной установки в сравнительно безопасные корабельные недра – и безвредно взорваться вдали от крейсера.

Иван Ренгартен понимает: вероятность такого исхода мала, очень мала. Если бы откликнулись от артиллерийского директора, тогда да, шансы бы были. Как и если бы замолчали, оставшись без связи, зенитчики. А так картина повреждений ясна: полутонный «чемодан» пробил броню кормового артиллерийского поста, ее как раз достаточно, чтобы надежно взвести это чудище. Потом – взрыв.

Взрыв, значит, сотрясение такое, что в точном приборе вместо ламп обнаружится только стеклянное крошево. Чинить это можно и даже нужно, только долго. Нет смысла делать это сейчас, под огнем. Чем бы бой ни закончился – не успеть…

Другое дело, есть вероятность того, что взрыва все-таки не было. Ниже некуда, но есть. Тогда старшина успеет срастить провода.

Мгновение Ренгартен потратил на глупую мысль: отправиться чинить прибор лично. Отбросил: одно дело энтузиаст радиодела и недурной теоретик, разведчик, что ухитрился доставить в Союз из Китая новейший образец японского уловителя самолетов. Другое – виртуоз паяльника, который «Редутом-три» живет. Он, кап-три, первое. Старшина -второе.

Так что…

– Главный старшина Веренич! Разобраться, что с уловителем, и доложить.

– Есть. Доложу через четыре минуты.

– Шесть, но идешь по «трубе».

Голубые глаза честно глядят в бесцветные. «Нора», она же «труба», она же главный коммуникационный коридор -штука нужная, но старшина Веренич ее давно и искренне ненавидит. В коридоре тесно, в коридоре слишком много проводов, трубок и коробочек: во что-нибудь непременно врежешься, не лбом, так коленом, не коленом, так плечом… Особенно, если у того конца коридора стоит седой кап-три с хронометром. Сам Ренгартен тоже проходил эту дистанцию, тоже набивал синяки. Но как гонял остальных!

Ради этого самого случая.

Лучше шишка на лбу, чем осколок в печени, а?

Коммуникационный коридор – это три дюйма брони между ним и опасным воздухом снаружи. Совсем не лишние!

И все-таки энтузиазма в голосе старшины становится поменьше.

– Есть идти по «норе».

– Тогда – удачи, Николай.

Путь старшины – начался. Специально для него электромоторы поднимают многотонную крышку бронированного люка. За ним – круглый лаз, внутри – вязь проводов, лестница из стальных скоб. Точно как на тренировках. Только Ренгартен не щелкает секундомером.

Из боевой рубки врага видно лучше, чем собственный нос. На сей раз вид не радует. Там черно-лазоревая громада чужого линкора, порыскивая на курсе, возвращается в строй. С заклиненным рулем, управляясь машинами, но возвращается. Вот и огни залпа сверкнули: все десять стволов на месте.