Скандальная история - Дженна Питерсен

Ладонь Кэтрин легла ему на локоть, и он вернулся к реальности. Жутковатой реальности, но реальности.

– Пойдем, нам будет легче вместе.

– Доминик взял жену под руку, и они медленно направились к парадной двери. Он постучал очень робко, однако через несколько мгновений дверь растворилась, и перед ним появился молодой человек. Доминик сразу же покосился на руку молодого человека – нет ли на ней траурной повязки? Но повязки не оказалось. Может, он все-таки не опоздал?

– Я приехал повидать мистера Видала, – сказал он. Молодой человек внимательно посмотрел на них, и тут только Доминик заметил, какие у него глаза. Серые – точно такие же, как у него самого.

– Вероятно, вы просто не знаете, сэр. Мой отец при смерти. Он не может принимать посетителей. К нему допускают только членов семьи.

Молодой человек проговорил последние слова отнюдь не грубо, даже любезно, однако они все равно заставили Доминика поморщиться, так как в очередной раз напомнили ему, что он не член этой семьи, точно так же, как он не являлся членом семейства Мэллори.

Он со вздохом протянул молодому человеку визитную карточку.

– Я понимаю, что моя просьба может показаться странной, но у меня очень важное дело к мистеру Видалу. Может, для меня возможно сделать исключение?

Молодой человек посмотрел на карточку, и сразу же глаза его широко раскрылись.

– Вы Доминик Мэллори?

Кэтрин покрепче вцепилась в локоть мужа.

– Да. А это моя жена Кэтрин. – Он несколько мгновений колебался, потом спросил: – А вы сын мистера Видала?

Молодой человек кивнул:

– Я Луи Видал.

У Доминика перехватило дыхание. Перед ним стоял его младший брат.

Луи Видал снова всмотрелся в лицо Доминика. Потом покосился на Кэтрин.

– Мой отец как-то раз сказал мне, что если вы когда-нибудь зайдете, то мы обязательно должны принять вас. Но он не сказал почему. И вот вы пришли.

Доминик замер при этих словах. Но, сделав над собой усилие, не показал своих чувств. Было очевидно, что молодой человек не подозревает, что у него есть старший брат. И не следовало выдавать тайну, которую Чарлз Видал счел нужным сохранить.

– Если вы решили не принимать нас, то я вполне могу понять… – проговорил наконец Доминик.

– Нет. Я выполню пожелание моего отца, – решительно произнес Луи. – Прошу вас, входите.

Доминик посматривал на Кэтрин все то время, что они поднимались по лестнице в верхние, жилые покои. Она тоже смотрела на него. Она понимала, какой это трудный для него момент, и ее поддержка была очень важна для него.

Наверху их встретили еще трое молодых людей разного возраста, но не старше двадцати пяти. Была и молодая женщина, примерно ровесница Кэтрин. Все были в черном, и у всех глаза были заплаканы. Его братья и сестра.

Луи остановился и тихо сказал что-то братьям. Затем открыл дверь в комнату.

– Но только не долго, мистер Мэллори.

Доминик медленно вошел в полутемную спальню. За те несколько мгновений, что глаза его привыкали к полумраку, он успел сделать несколько глубоких вдохов и взять себя в руки. Ему надо было держаться.

– Кто здесь? – раздался слабый мужской голос с постели.

Когда Доминик посмотрел на мужчину, лежащего там, у него перехватило дыхание. Его отец. Он исхудал из-за болезни, и волосы его сильно поредели. Но глаза точь-в-точь такие, как у Доминика. И у него было лицо человека, который многое повидал в жизни, да и сделал немало.

– Вы не знаете меня, сэр, – в смущении проговорил Доминик; слова давались с огромным трудом. – Но меня зовут Доминик Мэллори.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. Доминик замер. Неужели отец откажется признать его? Может, он уже давно не мечтает увидеть своего незаконного сына? Может, не желает его знать?

Видал вдруг задохнулся, закашлялся. И Доминик инстинктивно шагнул к умирающему.

– Ты пришел, потому что узнал, – прохрипел Видал. – Ты узнал правду, да?

Доминик закрыл глаза. Сколько раз он рисовал в воображении этот момент? Бессчетное число раз. Но в его фантазиях отец не лежал на смертном одре. И Доминик всегда думал, что во время разговора может быть сказано много гневных слов. Он никак не предполагал, что душа его преисполнится умиротворением. Всепрощением.

– Да, я знаю правду, – прошептал он. Последовало долгое молчание. Затем отец его поднял исхудавшую руку:

– Тогда закрой дверь и сядь возле меня, сынок.

У Доминика едва не подкосились ноги. «Сынок». Дрожащей рукой он закрыл дверь, затем шагнул к своему отцу.

Доминик стоял у окна и смотрел на земли Лэнсинг-Сквера, расстилающиеся перед ним. В комнате стояла такая тишина, что можно было бы услышать, как паук плетет свою паутину. Хотя Кэтрин никогда бы не допустила, чтобы пауки чувствовали себя в ее доме настолько вольготно.

Он улыбнулся. Если прислушаться, то не такая уж это и тишина. Если отвлечься от созерцания земель, сосредоточиться и прислушаться, то можно различить некоторые звуки. Вот в отдалении раздался взрыв смеха, мужского и женского. А вот запищал младенец.

Ему стало радостно и тепло на душе – и от смеха, и от писка. А ведь каких-нибудь полтора года назад он и не думал, что такая радость возможна.

– Вот ты где…

Он повернулся на голос жены и увидел, как Кэтрин входит в его кабинет и тихонько прикрывает дверь за собой. Ее черные как смоль волосы были небрежно собраны на затылке, но упрямые прядки все же выбивались у щек. Кэтрин твердила, что терпеть не может эти кудряшки. А Доминик обожал их. Кудряшки эти всегда напоминали ему о том, как он впервые увидел ее на заснеженной террасе.

– Да, я здесь, – ответил он, улыбаясь и раскрывая жене объятия. Ни секунды не колеблясь, она шагнула к нему и несколько мгновений простояла, прижимаясь к его груди, потом с улыбкой сказала:

– Так ты все веселье пропустишь. Это все-таки праздник в честь твоего дня рождения. Мог бы и почтить нас своим присутствием!

Он засмеялся. День рождения никогда не был для него радостным до прошлого года, когда в этот день он получил то, о чем не смел и мечтать. А в этом году все вышло еще лучше. У него теперь ребенок, у него красавица жена. У него есть все.

– А когда ты подаришь мне свой подарок? – спросил он и подмигнул жене.

Кэтрин зарделась.

– Но ты уже получил от меня прекрасный нож для обрезания сигар! – возразила она, хотя по блеску глаз было ясно, что она прекрасно поняла, о чем говорил муж. – Ах, ну ладно, ладно, – добавила она с театральным вздохом. – Ты получишь еще один подарок. Сегодня вечером. Когда мы останемся наедине.