В тихом омуте - Пола Хокинс

– А браслет?

Патрик поерзал на стуле и заставил себя посмотреть детективу Морган в глаза.

– Она стала сопротивляться, я схватил ее за руку, она ее выдернула, и браслет соскочил с запястья.

– Но раньше вы говорили, что сорвали его с руки, верно? – Она сверилась с записями. – «Сорвал его с руки этой шлюхи».

Патрик кивнул:

– Да, я был зол, признаю. Я был зол, что она крутила роман с моим сыном, ставя под угрозу его брак. Она соблазнила его. Даже самые стойкие и высокоморальные мужчины могут попасть в сети женщин, которые так себя предлагают…

– Что значит «так»?

Патрик скрипнул зубами.

– Предлагают сексуальную страсть, которой он может быть лишен в семье. Это печально, я знаю. Но такое случается. Меня это злило. А брак моего сына очень прочен.

Увидев, как брови Морган поползли наверх, Патрик снова заставил себя сдержаться.

– Меня это приводило в ярость. Я сорвал браслет у нее с руки. А потом столкнул.

Сентябрь

Лина

Я не думала, что захочу уехать, но я не могу каждый день смотреть на реку и переходить ее по мосту по дороге в школу и обратно. Я даже не могу в ней больше плавать. К тому же, сейчас для этого слишком холодно. Завтра мы уезжаем в Лондон. Почти все вещи собраны.

Дом сдадим в аренду. Мне этого не хотелось. Я не хотела, чтобы в наших комнатах жили чужие люди, но Джулс объяснила, что тогда в нем могут поселиться бездомные. Но даже если этого не произойдет, дом начнет разваливаться, потому что поддерживать его будет некому, и такой вариант мне тоже не нравился. В конце концов я согласилась.

Дом по-прежнему будет моим. Мама оставила его мне, поэтому, когда мне исполнится восемнадцать (или двадцать один, или что-то в этом роде), он станет моей собственностью. И я снова буду в нем жить. Я знаю, что буду. Я вернусь сюда, когда боль немного утихнет и я перестану везде видеть маму.

Мне страшновато переезжать в Лондон, но уже не так, как раньше. Джулс (не Джулия) и правда странная и всегда такой останется – чокнутой на всю голову. Но я и сама странная и чокнутая на всю голову, так что мы, наверное, поладим. В ней есть то, что мне нравится. Она готовит мне и трясется надо мной, запрещает курить, заставляет докладывать, куда я иду и когда вернусь. Как делают все матери.

В любом случае, я рада, что мы станем жить вдвоем, что у нее нет мужа или парня, или еще кого-нибудь в этом роде, и что я начну ходить в школу, где никто ничего не будет про меня знать. Джулс сказала, что я смогу стать другой. Мне это показалось странным: разве со мной что-то не так? Но я знаю, что она имела в виду. Я подстриглась и теперь выгляжу иначе, и когда пойду в школу в Лондоне, уже не буду красивой девушкой, которую никто не любит, а буду самой обыкновенной.

Джош

Лина зашла попрощаться. Она подстриглась. И все равно осталась красивой, но не такой, как прежде. Я сказал, что мне больше нравились длинные волосы, а она засмеялась и ответила, что они отрастут. Еще она пообещала, что мы скоро увидимся, и я обрадовался, что она так думает, хотя сам я в этом сомневался, потому что они переезжают в Лондон, а мы в Девон, что совсем не близко. Она сказала, что это не так уж и далеко – всего часов пять или вроде того, а через несколько лет она получит водительские права и тогда приедет за мной и посмотрит, в какие еще неприятности мы можем угодить.

Мы немного посидели в моей комнате. И испытывали неловкость, потому что не знали, что сказать друг другу. Я спросил, есть ли какие-нибудь новости, а когда увидел, что она не поняла, объяснил, что имел в виду Хендерсона, на что она покачала головой. Было ясно: ей не хочется об этом говорить. Ребята в школе шептались, что она его убила и столкнула с обрыва в море. Говорили, что она заколола его гвоздем. Я думаю, что все это выдумки, но даже если и убила, то я ее не осуждаю.

Я знаю, Кэти бы расстроилась, случись что с мистером Хендерсоном, но как она может об этом узнать? Никакой загробной жизни нет. Имеют значение только те, кто остался жить, и мне кажется, что им стало лучше. Мама с папой по-прежнему несчастливы, но все-таки не так, как раньше. И они изменились. Может, им стало легче? Оттого что они больше не мучаются вопросом: почему? Теперь они знают причину. Кто-то сказал, что им теперь есть за что держаться, наверное, это так, хотя я никак не могу понять, какой во всем этом смысл.

Луиза

Чемоданы уже лежали в машине, все коробки были подписаны. Они отдадут ключи еще до полудня. Джош и Алек ненадолго отправились в город, чтобы попрощаться с ним и знакомыми, а Луиза осталась.

Дни были разными – одни лучше, другие хуже.

Луиза осталась, чтобы попрощаться с домом, в котором ее дочь прожила всю свою короткую жизнь. Попрощаться с детским ростомером в шкафу под лестницей, с каменной ступенькой в саду, на которой Кэти упала и разбила колено. Тогда Луиза впервые в жизни подумала, что у ее ребенка появится шрам и ее тело не будет совершенным. Она хотела попрощаться с комнатой Кэти, где они с дочерью сидели и болтали, пока та сушила волосы и подкрашивала губы. Она говорила, что потом собирается зайти к Лине, и просила разрешения переночевать у нее. Сколько раз это было неправдой?

Ей часто не давало спать, среди прочего, воспоминание о том дне, когда она встретила на реке Марка Хендерсона и была тронута его соболезнованиями, выраженными со слезами на глазах.

Лина зашла попрощаться и принесла с собой рукопись Нел, фотографии, записи и флешку со всеми файлами.

– Делайте с этим, что хотите, – произнесла она. – Можете даже сжечь, я не хочу это видеть больше никогда в жизни.

Луиза была рада приходу Лины, но еще больше тому, что ей не придется с ней снова встречаться.

– Вы сможете меня когда-нибудь простить? – спросила Лина. – Когда-нибудь?

И Луиза ответила, что уже простила, хотя это было ложью, сказанной из доброты.

Она надеялась, что ей станет легче, если в душе вместо гнева поселится доброта. Но она знала, что никогда не сможет простить Лину за ее молчание, скрытность, просто за то, что она продолжает жить, а ее дочь нет. Но и ненавидеть ее она не могла. Потому что если во всем этом кошмаре и было нечто, не вызывавшее сомнений, так это любовь Лины к Кэти.

Декабрь

Никки

Все вещи Никки были уложены.

В городе стало тише. Так всегда бывает перед приходом зимы, но и в жизни местных перемен произошло немало. Патрик Таунсенд гнил в камере (ха!), а его сын куда-то отправился в поисках покоя. Удачи ему в этом! Милл-Хаус пустовал, а Лина Эбботт с теткой перебрались в Лондон. Уиттакеры тоже уехали, и уже меньше чем через неделю их дом заняла семья с «Рейндж Ровером», тремя детьми и собакой.