Большое собрание сочинений в одной книге - Виктор Голявкин

Иду, а в голове у меня БЫДЫС вертится.

Собачка за мной увязалась.

– Быдысс… – зову ее, – быдысс…

Тут война, а тут быдыс… И там пять букв, и тут пять букв. Как бы, думаю, слово «война» переделать, чтобы вроде быдыса получилось. Старался, старался, бросил эту затею, война войной остается…

……………………………………

– Купил пирожок? – спросил Боба.

Я развернул бумагу, в которой были завернуты пирожки: один с мясом, один с картошкой, один с повидлом…

– Наши ноты! – воскликнула мама. – Тебе завернули в них пирожки!

– Надо всегда заворачивать пирожки в чистую бумагу, – сказал Боба.

Я постоял минутку, посмотрел, как он хорошо ест, схватил новую пачку газет и побежал менять их на папины ноты.

Летят палки и камни в листву, ломают ветки. Сыплется тутовый красный дождь с камнями и палками. Бросаемся под дерево, сшибаемся лбами, ползаем по тротуару, суем в рот пыльные расплющенные ягоды. Шарахаются прохожие, обходят стороной. Одна палка зацепилась за ветку и покачивается – целое бревно. Никто на нее внимания не обращает, лишь бы к ягодам успеть. В самом центре города, напротив университета, растет это дерево.

– Голову свою не жалеют, так дерево бы пожалели, – закричали из окна университета, – прекратите кидать!

Все разбежались.

Я стоял, прислонившись к стене, тер ушибленное место. Палка с дерева все-таки саданула мне по плечу.

– Я думаю, самое подходящее время, – сказал Толик, – залезть на дерево и потрясти.

Ни разу еще не видел, что кто-нибудь из мальчишек осмеливался залезть на это дерево. У всех ведь на виду.

– Пока нет ребят, – сказал он, – время самое подходящее.

– Лезь, пожалуйста, – сказал я, – кто же тебе запрещает.

– Кто отгадает, в какой руке, тот и полезет.

– Что в какой руке? – Я не сразу сообразил.

– Да ну тебя, время не теряй.

– Ах, ну давай, давай! – Я взял поспешно с земли камешек. – В какой руке у меня камешек?

Он хлопнул по руке и отгадал.

– Значит, мне лезть?

– Тебе.

– Давай снова.

– Нечестно.

Дернуло меня его слушать! Я и не думал лезть.

– А ты с ягодами не сбежишь? Пока я слезу с дерева, сто раз сбежать можно.

– Да ты что?! – Он раскрыл на меня глаза, будто такое на свете быть не может, что он сбежит. – Нечестно ведь. – Он опять раскрыл свои глаза.

– Да брось ты, все нечестно да нечестно, видали мы таких на базаре!

– Видали где?

– На базаре, где еще. Разных там шапочников…

– Каких таких шапочников?! – Видно, не знал он никаких шапочников, в жизни их не видел.

– Каких, каких… – говорю. – Разные там кепки делают из брюк и пиджаков.

Он от меня даже попятился.

– Не мог ты меня видеть на базаре, чего мне на базаре делать?

– Ишь ты, не мог… я вот мог. Никак не пойму, притворяешься ты или нет.

– Чего же мне притворяться, когда я отгадал, – искренне удивился он, – а ты не отгадал, выходит, ты и притворяешься. Послушай, как же из брюк шапки делают, неужели правда?

– Делают, делают, – сказал я, – кепки, а не шапки.

– Никогда бы не подумал, это ведь чудеса!

– Не больно чудеса, – сказал я, – да ну тебя…

– На твоем месте я бы все-таки полез на дерево, – сказал он.

– А если не полезу?

– Нечестно.

Глупо лезть, очевидно. Народ мимо проходит, неужели бы он полез? Обижается все время, удивляется… Натрясу я ему ягод, а он их соберет и уйдет. Настанет тогда моя очередь удивляться и обижаться.

– А во что ты их будешь собирать? – спросил я.

– В кепку.

– Кепка, значит, из брюк, а в кепке ягоды?

Он снял свою кепку и стал ее рассматривать.

– Да нет, – говорит, – не из брюк…

– А после ягод ты ее на голову наденешь?

– Ну и пусть.

– Башка вся будет красная.

– Чего?

– Да ничего.

Надел он свою кепку и говорит:

– Побыстрей залезай, а то ребята возвратятся.

– Да ладно тебе подгонять, знаешь, как у меня плечо болит?

– Разойдется, – сказал он участливо.

– Как же оно разойдется?

– От движения и разойдется.

– Да ну тебя, – сказал я и полез на дерево.

Он стоял, задрав кверху голову, и кричал:

– Выше! Выше! Еще лезь! Теперь тряси!

Я потряс ветку. Сейчас же появились мальчишки, будто они только и ждали, когда я залезу на дерево. Они ему мешали собирать, но он все время кричал: «Тряси! Еще тряси!»

Вдруг он крикнул:

– Беги!

И еще:

– Быстрей прыгай!

Но было поздно. Прыгать с такой вышины не представлялось никакой возможности.

Внизу все разбежались, остался дворник с метлой.

– Не надо прыгать, – сказал дворник, – слезай осторожно.

Но я полез выше.

Внизу собрались люди, показывали на меня пальцем и советовали дворнику, как меня снять. Вспомнилось – быдыс. Вот сижу я сейчас быдыс на дереве, сущий быдыс, а дальше быдыса в милицию заберут…

– Проучите его! – закричали из окна университета.

– Слезай, слезай, – сказал дворник.

Из окна университета закричали:

– Потом такие в университет поступают, возись тут с ними!

Да не собираюсь я к вам поступать, тоже выдумали.

– Слезай, – сказал дворник по складам.

– А что вы мне сделаете? – спросил я.

– Ничего я тебе не сделаю, не сиди на моем дереве, – сказал он, – не могу смотреть, как терзают мое дерево.

– Разве это ваше дерево? – спросил я.

– Собственноручно посадил, – объяснил дворник окружившим его людям, – а теперь жалею. За годы войны один ствол остался, откуда только к лету ягоды берутся, не пойму.

Из университета вышел Пал Палыч, он там тоже преподавал.

Пал Палыч подошел к толпе и увидел меня на дереве.

– Я прошу тебя слезть, – сказал он, – ты должен слушаться хотя бы своего учителя.

– Я должен слушаться вас в классе, а не здесь.