Лужайки, где пляшут скворечники - Владислав Крапивин

— Гвардейцы. К сожалению, не могу обещать вам привычного послеобеденного отдыха. Сразу после трапезы мы сворачиваем лагерь и уходим к Совиному урочищу. Мне сообщили, что «знающие истину» скоро будут здесь. Не могу судить, какую истину знают эти господа, но нашу дислокацию знают точно.

— А много их? — запальчиво спросил Виктор Гарский, румяный юноша девятнадцати лет.

— Около полуэскадрона, корнет. И два полевых орудия. В случае схватки исход предрешен. К тому же вам известен приказ, исполнить который мы должны неукоснительно. Не вступать в бой без крайней необходимости и стараться достичь границы как можно незаметнее…

Многие понимали, что столь обстоятельно и округло полковник изъясняется ради мальчика. В ином случае он выразился бы короче: «Противник на хвосте, пора бить копытами». В походных условиях такой стиль не противоречил этикету.

— Однако же, — продолжал командир, — у нас есть еще полчаса на обед и около часа на сборы. Ипосему — раскупорим…

Тут же пробки ударили в полотняный потолок — по нему сильнее заметались тени.

Реад был рядом с мальчиком. Наклонился к самому его уху.

— Простите, суб-корнет, мы здесь все равны, но… вам дома позволяли пить вино?

— Папа разрешал иногда попробовать чуть-чуть… если праздник.

— Ну, тогда вы сами определите это «чуть-чуть». А нальем вам, как всем.

Шипучее старохельтское нетерпеливо запузырилось в походных оловянных кружках.

— Кирасиры, прошу внимания… — голос полковника был негромок и значителен. — В подобных случаях следует пить вначале за успех кампании. Но я, сломавши ритуал, хочу предложить: поднимем прежде всего тост за самого юного нашего собрата и… за то, что судьба подарила нам такое предприятие… Вива, герцог!

— Вива! — гаркнули офицеры и унтеры. Но не пили, смотрели на мальчика. И он понял, что надо что-то сказать.

— Я… господа, благодарен вам за то, что вы делаете для нашей страны. И рад, что я с вами… Спасибо…

— Вива! — крикнули снова и застучали о доски опустевшими кружками. Мальчик сделал глоток, чихнул. Признался Реаду:

— В носу чешется, как от лимонада.

Сказал он негромко, но услышали все. Засмеялись, однако, ничуть не обидно. Засмеялся и Максим.

— Ничего, товарищ, привыкнете, — баском пообещал корнет Гарский. — Без умения пить старохельтское нет конного гвардейца.

— Однако же, спешить не следует, — заметил Реад. — Умение это придет само собой, и, право же, оно не самое главное в воинском деле.

Корнет Гарский покраснел и хотел запальчиво ответить барону, но общий шумный разговор помешал этому. Пришло время выпить наконец за успех похода, и налили всем, кроме Максима — у него и так оставалась полная чарка.

Потом Гарский и молодой капрал Гох ушли сменить часовых, и обед продолжался еще около получаса — с тостами, беседой и смехом, которые со стороны могли бы казаться вовсе беззаботными.

Вскоре, однако, пришло время труда и тревоги. Быстро были свернуты палатки, разобраны столы, упакованы постели. Имущество уложили на две легкие фуры. На них же поручик Дель-Сом и капрал Гох установили большие скорострельные ружья на коленчатых ногах — похожие на великанских кузнечиков. Через час все было готово к пути, стал на поляне строй, два десятка всадников. Несмотря даже на пыльно-маскировочный цвет мундиров и касок, угадывалась в кавалеристах гвардейская стать. И вороные лошади были — загляденье. Крупные, поджарые, с красивыми, как у чугунных лошадей-памятников, головами. Одинаково годные для парадов, для походов и неудержимых атак.

Лишь под Максимом была темно-гнедая лошадка горной породы. Она едва ли вписалась бы в церемониальный строй на дворцовом плацу, но сейчас была для мальчика в самый раз — небольшая, под стать всаднику, спокойная. И, пожалуй, повыносливее черных кирасирских жеребцов и кобыл.

…Близко к вечеру пришли в деревушку Кабаны, за ней начинались поросшие мелколесной чашей склоны. Там — горные дороги и откосы, негодные для колес. Распрягли лошадей, навьючили на них самую нужную кладь, остальное же вместе с фурами отдали многословному и услужливому деревенскому старосте — в обмен на запас вяленого мяса и обещание молчать про кирасир и про их желание идти к Совиному урочищу.

Староста клялся в молчании с таким рвением, что ясно было всякому: скоро не только люди во всей округе, но даже звери и птицы будут знать про всадников и про все их планы… Того и требовалось. Мили через три, уже в сумерках, свернули с дороги, ведущей к Совиному урочищу, круто на запад. В тесный распадок. По нему путь вел к перевалу Горный Лис, от которого до границы было четыре конных перехода (если, конечно, не будет по дороге препятствий).

Вскоре разбили тихий бивак с незаметным, в яме спрятанным костром. Трое, передернув затворы, ушли во тьму — в караул.

В котелках разогрели мясо и походный напиток, похожий на солоноватое какао, — чаку. Поужинали под короткую и негромкую, в треть голоса, беседу. Палатки не ставили — где уж тут среди скальных зубьев и непролазных кустов. Раскатали их на траве, улеглись под шинелями. Ночь пришла зябкая, но звездная, не обещающая ненастья.

Капрал Дзыга стянул с мальчика узкие сапоги («Да не надо, Филипп, я сам…» — «Нет уж, позволь, голубчик, я на то поставлен…»). Он укрыл Максима своей шинелью, от которой пахло шерстью и дымом. Дымом пахло и от погасшего костра. А еще стоял в воздухе горький запах коры здешнего низкорослого дубняка. Все, кто лег, тихо дышали, не было разго-_ воров. Не поймешь, спят или не спят. В темноте топтались стреноженные кони, журчал недалекий ручей.

Сквозь черную листву мигали звезды. Максим смотрел на это мигание и вновь печально удивлялся, как обходится с людьми судьба.

Две недели назад он и подумать не мог, что с ним случится такое. Поход, ночь, опасность, лошади. Настоящий карабин и сабля у изголовья. Тайная дорога… Суб-корнет…

Производство в гвардейские офицеры произошло без всякой торжественности, в кабинете полковника Глана при штаб-квартире черных кирасир, в городке Серая Крепость. Были при этом, кроме полковника и Максима, барон Реад, рыжий полковой писарь и профессор Май-Стерлинг — учитель и гувернер, доставивший мальчика в полк.

Максим был еще, конечно, без формы, в костюмчике школь-, ника, в круглой соломенной шляпе с коричневой лентой — знаком столичной гимназии. Впрочем, шляпу он теперь почтительно держал в опущенной руке. Тем не менее полковник встал перед мальчиком официально, почти навытяжку.

— Рад поздравить вас, в… господин… Максим Шмель, со вступлением в наше полковое братство. Волею его королевского высочества командирам гвардейских полков дано право присваивать младшие офицерские звания каждому, кого они сочтут достойным. Поэтому отныне вы суб-корнет черных кирасир — любимого полка Великого герцога… чья память всегда в наших сердцах.

— Благодарю, полковник… виноват, господин полковник. — Мальчик помнил, как следует себя вести в данных обстоятельствах. Пожалуй, он только слишком часто трогал на щеке под ухом родинку, похожую на маленькую восьмерку — два круглых бугорка, сросшиеся краями. Родинка была припудрена и все же заметна. Волнуясь, Максим шевелил ее мизинцем. Это беспокоило гувернера. Он что-то сказал мальчику на ухо. Тот замигал, как первоклассник, пойманный за ковырянием в носу.