Война на пороге. Гильбертова пустыня - Елена Переслегина

Он был русским шпионом, факт. Этот питерский рыжий оставался живым... А раз так, то уничтожить таких как он, всех: они ж не будут воевать, сложат ручки, отплюются дипломатически, ну отдадут острова, наконец. Из их Москвы и Петербурга островов не видно. Она вдруг осознала, что генералы вычистили ее из настоящей работы и дали мощный функционал, потому что... Потому что она слишком быстро подошла к пониманию.

Миса инстинктивно, своим внутренним аналитическим процессором, отслеживала проколы и достижения Управления, превращенные в официальные заявления для прессы иностранных государств или в продукты потребления для собственного населения. Система была простая. Вот силиконовые клавиатуры. Бюстгальтер для девочек, которые хотят, чтобы их мальчики входили в Интернет через портал их груди. Туда еще добавить встроенный массажер — и можно ласкать подругу, проводя поиск в Интернете. Это был хороший продукт. Это все годилось и внутрь, и на Запад, и, так сказать, коммерческая забота о молодежи, которую ничем не удивишь. После секса у них следующим пунктом сразу шла смерть. Но это у тех в головах, кто понимает, что если что-то кончается, то начинаться может не противоположное, а странное. И за это понимание отвечало Управление. А Политика носила вдумчивый и не опережающий мировые события характер. Коидзуми встречался с русским Темиркановым и входил в число друзей Санкт-Петербургского Мариинского театра. Корейцы неловко запустили ракету, и Япония возродила миф о «корейской угрозе» и вколола от него американцам, заручившись поддержкой по противовоздушной обороне. Русские достроили док для авианосцев, но не успевали с ними к войне. Китай совершал ошибку за ошибкой в своем экономическом развитии, и маньчжурские ханьцы отличались от китайцев все более, их же выделял и нависший энергетический кризис, который не решали детские русские мощности свободных и околосвободных зон. И наконец, Китай уж очень нежно развалился надвое, и в Харбине возродился столичный климат. Харбин — странный город. Там древние интересы японцев и русских переплелись и предъявили китайцам свои программы в конкурентном поле. Китайцы не справились с выбором. У них длинное время: для принятия решений лет тридцать надо. Пока к экономическому ядру ханьской экономики японцы успели раньше русских. Так постепенно Сюжет ее войны наполнялся соками и омывался международными отношениями в регионе.

Русские путались с дальними землями, южный корейский тигренок не успевал впрыгнуть в поезд мирового элитного меньшинства, диктующего Миру, северный упертый брат скупал ракеты и тренировался на русское прошлое, Тайвань цвел, втайне вынашивая планы неимоверного везения и неспецифических комбинаций звезд. Австралия поставляла газ и размещала лишних пассионариев в своих просторных городах. Ее можно было бы сделать японской землей, но тогда придется сменить все мировые Сюжеты, а это чревато для Проектантов полным крахом. Японии не хотелось иметь дело с английскими колониями, потому что Великобритания когда-то уже заявила о «бремени белого человека» и вылепила свою статую истории. Миса бывала в Австралии и тоже считала, что эту пустыню-прерию ее народу «не съесть»: в ней живут Тени дурацкой Европы, скелеты в шкафу, а то, что она отошла Штатам, так гегемоны преходящи, а культуры вечны. Миса считала, что Тибет, Египет, Греция, Великобритания и Япония культуры сложили, а Америка и Россия — так, проросли на грани культур. Войну с гегемоном проиграл даже великий Ямамото, а вот Россия — подходящая игрушка для мужания юных японцев, подсунутая им в подходящий период.

— Здравствуйте, Мама, — сказал ей сын в погонах.

— Здравствуй, Китано, я по-прежнему твоя мать.

— Я это знаю, мама!— отозвался восемнадцатилетний японец, и Миса поняла, что все ее стратосферное зрение досталось сыну сполна, и что его нужно изолировать и пристроить куда-то в разведку. Но туда по негласному соглашению брали только с 35-ти лет. И поэтому он будет служить на базе «Окинава».

— Да, мама, — сказал он. — Да, генерал, — улыбнулся он. - Мне все равно где служить, мама! Мне все равно, как умереть, товарищ генерал! Я помню себя в три года, мама, и твою улыбку. Из-за нее тебя выгнали, мама. Теперь выгоняют с повышением. Это по-русски, мама. У меня есть русский друг. Был. Он умер, приехал к нам учиться и умер. Я пойду воевать и буду жить вдали от родины на скалистых островах и оттуда бороться за то, чтобы ты не умерла.

- Чушь какая! — сказала Миса. — Ты всегда умел перепутать главное и второстепенное. И вывести меня из себя. Желаю тебе успеха. — Миса сжала губы. Высокий восемнадцатилетний японец хохотал.

...В сентябре он погибнет при взятии Итурупа, и Миса выдернет у себя сразу три седых волоса. Она научится мыслить позитивно, в духе «уходящие расчищают нам дорогу». Ее сердце сожмется, а выходные для воспоминаний и посещения родных могил выдавятся службой.

В ее кабинете будет висеть портрет Адмирала Ямамото, хотя это будет некой маргинальной фишкой, особенно после странных послевоенных будней у выигравших войну. Война окажет на страну очень своеобразный эффект: старшие победители не захотят жить, и Миса уйдет на пятидесятом году жизни по болезни, быстрой и не отрефлектированной медиками. Этот же синдром постигнет многих средних японцев в расцвете лет, как будто они легли и образовали мост над трещиной между стариками и детьми, а трещина имела естественную природу и разошлась, и они держали, сколько могли, а потом упали или разорвались пополам в зависимости от личных убеждений и служений. Детям останутся посты и необходимость заполнить собой святое пустеющее пространство. Старики составят орден оракулов и будут лояльны к внукам, потеряв детей. На месте интернатов разобьют сады, и небольшими корпусами по типу Кембриджа с оазисами познания и самопознания сможет бесплатно пользоваться всякий японец или же иностранец, но два месяца в году. Такая образовательная система нового типа будет органично существовать со старой и понемногу вытеснять ее своей простой функциональностью. Называться эти схемы будут «токийский семинар». Старый профессор Мураками будет бегать трусцой в университетском саду, плавать в холодной искусственной речке и читать по вечерам лекции об культурных кодах современности. Его будут любить и простят ему разведывательное прошлое, считая, что не всегда мы сами просимся на службу, иногда она настоятельно находит нас.

Военные выродятся в касту. Их будут уважительно сторониться. А молодые военные, попавшие в Токийские семинары, будут скрывать свою службу и называться менеджерами. Слухи о них будут просачиваться, и определенные коллизии возникнут. Но за это не будут убивать, так, может быть — чураться. Лояльность будет модной, а агрессия нет. Появится целый класс романтических героев, и у человека, пережившего жестокую войну с той- стороны, сложится впечатление, что вместе с короткими, но страшными битвами японцы в целом-таки выжали из себя индустриального раба, и теперь курсируют на грани искупления и принесения даров цивилизации. Один из Токийских семинаров будет построен на Кирафуто. Его специализацией будет дизайн межкультурных взаимодействий. Из Кирафуто уедут все корейцы, а часть русских останется. Чтобы занять их, новым жителям Сахалина, японцам, будет настоятельно предложено выучить русский язык. Несмотря на то, что японцев будет больше на тот миллион, который они сюда ввезут. На Кунашире всемирный конгресс радиобиологов даст работу оставшимся между территориями и странами русским, туркам и вездесущим молдаванам, которые, как известно во всем мире, не боятся радиации со времен великого и ужасного Чернобыля.