Салют из тринадцати орудий - Патрик О'Брайан

— Думаю, зависит от случая. В Южно-Китайском море, по всем свидетельствам, правило такое: захватывай все, что можешь одолеть, а с остальными торгуй или избегай их.

— Боюсь, до совсем недавних времен то же самое касалось и нас. Читал я странные истории о Мэлсэклине, сыне Эрика, добрейшем человеке на суше. Но, как я уже говорил, эти воды оживленные. Китайцы, которые по ним плавают, принадлежат к высоко цивилизованному, образованному обществу, да и малайцы, как мы прекрасно знаем, вполне грамотны. Почему же мы плывем в тумане неопределенности?

— Потому что у джонок осадка всего несколько футов, они плоскодонные, а у проа и того меньше. А у семидесятичетырехпушечного линейного корабля осадка двадцать два — двадцать три фута. Даже мы с легкой нагрузкой уходим в воду по корме почти на четырнадцать футов, а со всеми припасами — гораздо глубже. Мне нет покоя, когда у нас под килем нет как минимум четырех саженей даже в спокойную погоду. Мель, которую на джонке вряд ли заметят, и уж тем более не нанесут на карту, с легкостью пропорет нам дно. Именно этими словами я воспользуюсь, когда буду объяснять плавание в не нанесенных на карту водах после обеда.

Последнее Джек произнес, обменявшись со Стивеном выразительным взглядом, к которым столь часто приходилось прибегать в резонирующем пространстве разделенной кормовой каюты.

Стивен кивнул, сдвинул на середину тарелки совершенно чистый скелет, положил себе еще одного яванского морского окуня, посмотрел на неприглядную кучку костей на тарелке Джека и заметил:

— Как я выяснил, нужно быть католиком, чтобы уметь есть рыбу. Расскажи, как можно организовать встречу двух кораблей в море на расстоянии в полмира.

— Очень точной она быть не может, на таком-то расстоянии, но стоит отметить, встречи часто удаются. Обычно определяются три-четыре района крейсирования, если возможно — рядом с островом, на котором после окончания оговоренного времени можно оставить послание. А потом, если позволят обстоятельства, мы направимся к последнему месту встречи, где тот или другой может стоять на якоре до назначенного времени. У нас это Сиднейская бухта.

— Так что если мы в этот раз не встретимся, у нас будет еще шанс?

— Не буду обманывать тебя, Стивен. У нас действительно есть еще шанс. На самом деле даже три. Неделя до и после двух следующих полнолуний, а потом, конечно, Новый Южный Уэльс.

— Как хорошо! Жажду снова увидеть «Сюрприз» и всех наших друзей. Очень хочу рассказать Мартину о дражайшей обезьяне, о долгопяте, этом редчайшем из приматов, о невероятных жуках, о совершенно неизвестном роде орхидей. Что не так, дружище? Предстоит порка?

— Нет. Всего лишь надо разобраться с неприятным мелким делом.

Вошли Киллик и Ахмед. Один нес пудинг с вареньем, другой — соусницу с заварным кремом.

— Киллик, сбегай-ка, пожалуйста, на другую сторону. Передай мои наилучшие пожелания и узнай, найдется ли у его превосходительства через полчаса несколько свободных минут.

Фокса на «Диане» никогда не любили, но до Батавии он мало кого смог оскорбить. Его секретаря же Эдвардса на определенный тихий лад уважали и офицеры, и матросы. Но из-за того, как посланник повел себя в Прабанге — игнорировал команду корабля, доставившего его на место, их радость от подписания соглашения — и как он относился к караулу морской пехоты («устраиваем представление и берем на караул каждый раз, когда этот педик нос из дверей кажет, а даже полбутылки выпить за здоровье короля не дождались, когда он сам и его дружки ужрались в стельку») и возившим его туда-сюда на шлюпке матросам, отсутствие любви переросло в сильное осуждение.

Его свита и их слуги, конечно, были непопулярными с самого начала. Но это всего лишь пассажиры. А от пассажиров, сухопутных крыс, многого и не ждут. Нынешняя неприязнь к Фоксу имела другой характер: личная, не классовая. Проявлялась она столь явно, что это должен был бы заметить и человек гораздо менее чувствительный, чем посланник.

— Говорить можно что угодно, — сменил тему Джек, — но я ел пудинг с вареньем за Северным полярным кругом, чертовски близко к Южному, а теперь — у экватора. И думаю, с ним ничего не сравнится.

— Ну, может быть, кроме «пятнистой собаки».

— Эх, тут ты прав, Стивен. — Они выпили кофе и Джек извинился,

— надеюсь вернуться через пять минут.

Он не вернулся. Стивен сидел рядом с кофейником (как же хорошо кофе сохраняет тепло в этом климате!) и размышлял. Он знал, что прошлой ночью кто-то из миссии пробрался на темный квартердек и подошел к стоявшему вахту Уоррену, когда корабль поворачивал на левый галс. Неизвестного перехватил Рид, но тот оттолкнул мальчишку и заявил Уоррену, что нужно поднять больше парусов, что капитан наверняка хотел бы этого ради короля, что такая жалкая скорость крадет драгоценное время. Но Мэтьюрин надеялся, что Джек не возьмется за это дело, прежде чем Фокс хотя бы немного избавится от нынешнего состояния сверхвосторженности. Глупая надежда, наверное. С подобными ситуациями нужно разбираться сразу и навсегда, чтобы избежать рецидивов (а с флотской точки зрения оскорбление очень серьезное), а признаков угасания бесконечного энтузиазма Фокса вовсе не наблюдалось.

Прислушиваясь к неразборчивым, но однозначно озлобленным голосам за тонкой переборкой, он размышлял о разных вещах. Разум Стивена впал в расслабленное послеобеденное состояние, колеблясь между сном и явью. В какой-то момент ему вспомнился ресторан «У Четырех судов» в Дублине, невероятно отчетливый и детальный образ этого места. Он сидел в дальнем конце зала и увидел, как мужчина открыл дверь, взглянул на длинное, полное народу помещение (было время судебной сессии) и после секундного раздумья зашел внутрь с наигранной небрежностью, держа руки в карманах и не сняв шляпу, а потом занял одно из немногих свободных мест неподалеку от Стивена. Ничего примечательного в нем не было, разве что он чувствовал себя не в своей тарелке, ощущал, что он здесь подозрителен, сожалел об этом и вел себя еще более подозрительно, развалившись на стуле с вытянутыми ногами.

Вскоре стало ясно, что это еще и недружелюбный тип. Когда ему принесли меню, он начал расспрашивать о каждом блюде: «А баранина хорошо выдержанная? Пастернак внутри не жесткий? Молодая говядина от бычка или телки?» В конце концов он заказал толченый картофель с капустой и маслом, кусок говяжьей вырезки и полпинты шерри. К этому времени он отчетливо осознавал, что раздражает окружающих, и ел нарочито неделикатно, положив локти на стол, источая враждебность и вызов.

— Если мое внутреннее «я» предлагает мне аналогию, — озвучил мысли Стивен, возвращаясь разумом к настоящему, — то я не могу поздравить его с удачей. Упущен важный фактор триумфа и интенсивной радости. Единственный важный аспект — подозрение, что он непопулярен, и его огромные усилия для того, чтобы его проклинали.

Стивен никогда не любил Фокса и полностью не доверял ему, но до подписания договора они вполне ладили. Во время переговоров, когда Стивен дал посланнику возможность раз за разом наносить Дюплесси удары с фланга и (о чем Фокс прекрасно знал) добился поддержки большинства в совете, без чего казнь Абдула не принесла бы дипломатических плодов, они неплохо работали вместе. Фокс трогательно благодарил за помощь в решении проблемы с Ледвардом и Рэем. Но он впал во что-то вроде затяжного опьянения или экзальтации еще на церемонии подписания соглашения, конечной цели их плавания, и с тех пор относился к Стивену откровенно некрасиво.